— Завтра обязательно пойдем! Сначала букет. Потом покатаемся на лодке. А еще…

— Малыш, я не могу играть с тобой, сколько ты хочешь, — возражает Харатэль. — У меня есть долг перед южным кланом.

— Долг, долг, — брезгливо катаю я на языке. У слова противный вкус, точно у брокколи, которым кормят взрослые, уверяя, что ты еще не понимаешь собственного блага. — После того как тебя выбрали Альтэссой, ты только и говоришь, что о долге и клане! Днем и ночью пропадаешь на своих советах! А на меня времени нет! Ты меня вообще не любишь!

— Глупости, — возражает Харатэль. — Я люблю тебя, хочу защитить, именно поэтому, как ты изволила выразиться, пропадаю на советах. Я делаю все…

— Нет. Не любишь! — перебиваю я.

— Глупости, — повторяет сестра и неожиданно обнимает, скованно, неловко, ломая какой-то внутренний барьер, точно она боится допустить меня близко.

Харатэль очень изменилась после смерти матери. Стала чужой и холодной, недоступной, и тем удивительнее ее неожиданный порыв. Тщусь выпутаться из объятий, но сестра лишь крепче прижимает меня к груди и молчит, уткнувшись лбом в макушку.

Про Раскол, бойню в Великой Пустыне и остальное я узнаю много позже. Харатэль, под тяжестью долга, неожиданно обрушившегося на твои хрупкие плечи, как ты не сломалась, сестра? Почему не опустила руки перед обстоятельствами?!

Харатэль и Крис, у меня не получается быть такой же сильной, как вы. Я обещала стать настоящей эсой, опорой и поддержкой, но, надо честно признать, помощи от меня по-прежнему как от козла молока. Зато в моих силах хотя бы не взваливать новые проблемы на сестру, которой сейчас и так непросто приходится. Я буду ждать, пока не наступит последний час, и надеяться, что дождусь.

Великая Мать Narai, почему ты решила показать мне именно эти воспоминания?

***

— Зачем вы согласились? Хотите меня еще больше унизить?!

Обе леди Иньлэрт покинули особняк ранним утром, и Павайка воспользовалась случаем, чтобы бесцеремонно заявиться ко мне в спальню и выразить недовольство навязанной ей ролью компаньонки на предстоящем балу. Судя по выпаленным мне в лицо первым обвинениям и общей взвинченности, девчонка приняла обычную лень за мелочную месть.

Я могла бы объяснить, что к произошедшему в купальне мой поступок не имеет никакого отношения. Могла бы без лишних слов выгнать ее из комнаты. Но не сделала ни того, ни другого.

Потому что явиться к эссе, да даже просто к старшей и в открытую высказать недовольство… ее смелость и прямолинейность заслуживали уважения. Хотя источником подобной храбрости, скорей всего, стало отсутствие наказания за прошлый «бунт».

— Нет, — я спокойно (благо в этот раз успела принять эликсир вовремя) кивнула на кресло. — Сядь. Поговорим.

Павайка сжала губы, словно дикий звереныш, сдерживающий разъяренное рычание. Подчинилась, понимая, что иначе и смысла не было приходить. Демонстративно уставилась в окно.

Какое-то время я смотрела на девочку, раздумывая, что ей сказать.

Вернуться к вчерашней «лекции» о долге перед кланами? Или просветить, как общество и воспитание влияют на наши мысли и чувства? Мы с северным лордом знакомы всю мою сознательную жизнь и не могли не стать друзьями. Пусть это случилось и по чужой указке, я не жалела. Таким другом, как Исхард, можно только восхищаться. Но поверит ли Павайка, что в ее возрасте я тоже взирала с благоговением на навязанного мне сестрой и лиаро прекрасного принца?

Как она отреагирует, если я расскажу об Алике? О когте, пожертвовавшем собой, чтобы спасти своего Повелителя. О моем друге, который был мне также важен, как и Исхард, и которого я потеряла, потому что одной бестолковой эссе не хватило сил защитить всех.

Поймет ли? Или презрительно фыркнет?

Павайка сердито сопела носом.

Я могла бы пойти дальше и рассказать, что и в моем мире не все так просто, как выглядит, и в отличие от ее семейного гнездышка он не делится на черное и белое. Что приходится улыбаться сквозь слезы и идти на сделку с недругами для победы над еще более страшным врагом. В этом мире подлые поступки совершаются ради благих целей, а самые лучшие намерения могут привести к катастрофе.

Что взрослые тоже испытывают одиночество и сомнения. И подчас непреодолимым препятствием на пути к цели оказываешься ты сам, поставленный перед неразрешимым выбором между мечтами и совестью.

Что сваливать собственные проблемы на чужие плечи эгоистично и подло. А по-настоящему взрослеешь ты тогда, когда принимаешь полную ответственность за свои решения и перестаешь обвинять в неудачах других.

Возможно, не сразу, но она бы поняла. Одна из немногих, потому как еще не утратила до конца искренность, умела любить и ненавидеть.

Я могла бы, но не стану. Эта исповедь была больше нужна мне, чем ей. Плохая из меня целительница чужих душ, даже со своей никак не разберусь.

В конце концов, пусть мы обе и волнуемся за Исхарда, дружить не обязаны. Зато можем заключить временный союз, основываясь на выгоде.

— Глупо пилить сук, на котором сидишь.

Девочка таращилась в окно, словно бы и не слышала.

— Разве ты не хочешь пойти на бал?

Павайка зло обернулась.

— Изображая вашу тень?

— А что плохого в роли моей тени? Пусть ты и недовольна сим фактом, но я скоро, когда кончится война, стану законной супругой твоего кузена, — или умру раньше, но сообщать это собеседнице у меня не было причин. — К тому же не забывай, я эсса и обладаю некоторой властью, — ага-ага, весьма условной, но и это Павайке знать не обязательно. — Останешься ли ты рядом с Исхардом или нет, зависит и от меня… в том числе.

Девочка ошарашенно, впервые осознавая, открыла рот, снова стиснула губы. Наконец выдавила.

— Вы… не посмеете! На такую подлость даже вы не способны!

Я и сама не представляла, на что способна.

— Глупо держать в ближнем круге недоброжелателей. Либо мы сумеем договориться, либо распрощаемся.

— Вы!..

Да, к подобному повороту она оказалась не готова. Так и не найдя подходящих слов, Павайка, как ошпаренная, выскочила из комнаты, хлопнув дверью. Надеюсь, спустя пару часов, то есть когда уляжется первое возмущение и чувства перестанут затмевать разум, она все же обдумает мои слова. И согласится. А может, и нет: подростки упрямы и способны сами причинить себе вред назло взрослым.

Короткий диалог утомил неожиданно сильно. Как же иногда трудно общаться с птенцами! А главное… зачем?

Все, что мне сейчас нужно, ждать.

Наверное, то же самое ощущает приговоренный, когда узнает день казни. Сначала мысли сковывает оцепенение — невозможность принять и поверить в предрешенный рок. Потом его сменяет отрицание — узник бьется в отчаянии и ужасе, жадно цепляется за малейшую надежду на избавление. До третьего шага, безразличия, доходят не все.