– Я ждал тебя.

Она не ответила.

– Все хорошо. Я хочу, чтобы ты это сделала.

Ее огонь вспыхнул ярче.

«Что сделала?» – спросила она.

– То, зачем пришла. Накажи меня. Я заслужил.

«Заслужил? – переспросила она. – Почему?»

– Я люблю тебя, – сказал он. – Всегда любил, не переставая. Это так мучительно.

Маргарита закрыла глаза, ее грудь вздымалась и опадала, словно она по-прежнему дышала.

«Как? – спросила она. – Как ты мучился? Как ты страдал? Что ты пережил?»

– Я все время думал о тебе. Ты преследовала… – Он осекся. – Я мечтал о тебе. Представлял, как обвинил ее в том, что она натворила, как отказался от нее из-за этого. Мечтал о том, что сдержал обещания, данные тебе и самому себе.

«Ты мечтал о том, чтобы быть лучше», – произнесла Маргарита.

– Я… я… – Но он не мог это вымолвить. Не мог сказать «да».

Ее лицо горело, искры сыпались вокруг нее, удлиняясь и превращаясь в обожженные красно-коричневые ленты.

«Итак, – заключила она, – это были лишь мечты».

– После… после ее смерти ее отец застал меня с этим. – Он достал карманные часы и открыл, показывая Маргарите ее портрет внутри. – Я так и не убрал фото. Он забрал детей, с тех пор они со мной не разговаривают. На самом деле это вообще не жизнь. И я покончил с тем, что от нее осталось. Так что, пожалуйста, умоляю: делай то, зачем пришла.

Он склонил голову и больше не казался мне красавцем, высеченным из мрамора. Он выглядел нытиком, эгоистом, совершенно павшим духом.

«Делай, – сказала я Маргарите. – Он хочет этого».

Похоже, меня мужчина не слышал. Он не сводил глаз с сияющего солнца, в которое превратилась Маргарита.

«Нет», – произнесла она.

«Нет?» – удивилась я.

– Разве ты не за этим пришла? – спросил он.

Со стола в воздух взмыла книга, хлопая страницами, словно крыльями. Затем – еще одна, и еще, и еще, пока книги не сбились в стаю и не начали кружиться, как птицы.

«Нет, – сказала Маргарита, – я пришла не затем, чтобы тебя наказать».

«Затем», – возразила я.

Я смела бумаги со стола, перевернула стул. Мужчина казался напуганным и вместе с тем воспринимал все с облегчением.

«Нет», – сказала Маргарита мне и ему.

– Что «нет»? – спросил он.

«Такой способ не годится».

– Какой способ?

«Получить прощение».

– Ты меня прощаешь? – спросил он.

«Нет». – Она нахмурила красивые брови, затем ее лоб опять разгладился. Красно-коричневые ленты опять загорелись бронзой и медью.

– Что?

Она улыбнулась, и эта внезапная улыбка сама по себе отбросила луч света.

«Нет, я тебя не прощаю».

Он моргнул, сбитый с толку.

«Давным-давно, – начала она, – одна девушка влюбилась в мужчину, такого мелкого, слабого и легко ведомого, что умерла из-за этого. Она просила о прощении у Земли и звезд, у Бога и призраков, и, хотя прощение было ей дано, она его не чувствовала, оно не затрагивало, не освобождало ее. Пока она сама себя не простит».

Маргарита рассмеялась, и смех ее звучал как церковный хор. Книги-птицы бешено закружились.

«Я не прощаю тебя, – сказала она, а потом: – Я пришла не туда».

Все книги упали на пол.

Она развернулась и вылетела через дверь магазинчика, оставив мужчину стоять на коленях. Мы с Волком ринулись за ней. Дома, магазины и здания превратились в размытые полосы. Я не понимала, куда она направилась, куда ведет нас, пока мы не достигли чикагского Саут-Сайда, наполненного музыкой и дружеской болтовней людей, наслаждающихся на крылечках и террасах приятным вечером в еще более приятной компании.

Она остановилась у крошечного кирпичного дома, в окнах которого горел приглушенный свет. Она прошла сквозь стену, и я – тоже. Волк последовал за мной. В доме вокруг обеденного стола собралась семья. В коже и чертах лиц этих мужчин, этих женщин, этих детей я видела кожу и черты Маргариты, ее прошлое и ее будущее. Во главе стола сидела величавая женщина, ее волосы с проседью были собраны в высокую прическу. Подняв голову от своей тарелки, она ахнула и содрогнулась, а потом аккуратно положила вилку с ножом.

– Малышка, – позвала она.

– Что такое, мама? – спросил сидящий рядом с ней усатый мужчина. – Тебе что-нибудь принести?

– Марджи, – проговорила женщина.

Остальные сидящие за столом прекратили есть, ножи и вилки повисли в воздухе. Мужчина тронул женщину за руку.

– Что Марджи, мама?

Она не то чтобы улыбнулась, но уголки ее губ слегка приподнялись, утонув в коричневой коже, в легких морщинках, предвещавших улыбку.

– Она здесь.

Мужчина переглянулся с сидящей напротив женщиной, которая взяла на руки маленького мальчика и крепко его обняла, хотя он вырывался, как щенок.

– В чем дело, мама? Кто здесь?

– Я ее не вижу, но она здесь. Правда, малышка?

«Да, мама», – отозвалась Маргарита.

Похоже, больше никто в комнате не видел и не слышал Маргариту, но величавая женщина произнесла:

– В воздухе пахнет чем-то сладким, будто духами. Так пахли твои волосы, когда ты была маленькой. Только взгляни на себя! Сияешь, как солнышко.

Женщина прижала кулак к сердцу.

По золотым щекам Маргариты побежали слезы.

«Да, мама. Я не знала, живешь ли ты по-прежнему в этом доме спустя столько времени».

– Я ждала тебя. Так долго!

«Знаю, мама. Мне так жаль. Я… у меня были дела. Нужно было во многом разобраться. Мне так жаль. Мне столько всего надо было тебе сказать. Столько всего сделать. Пожалуйста, прости меня».

– Моя прекрасная девочка, я любила тебя всю твою жизнь и любила все это время.

Женщина встала и, подойдя к маленькому столику в углу, вытащила книгу в кожаном переплете. При виде этой книги Маргарита затряслась, словно от слез и рыданий.

– Я храню твои рассказы, читаю их детям, – показала женщина на стол, откуда сидящие наблюдали с непониманием и любопытством. – Мне нечего прощать. Господь давно тебя простил. Ты сама должна себя простить. Сможешь? Простишь?

«Да, – ответила Маргарита. – Да. Думаю, теперь смогу».

– Ты должна куда-то уйти?

«Я не хочу тебя покидать. Не хочу покинуть тебя снова».

– Ты всегда будешь со мной, но ты знаешь, что должна делать. Твой отец там. А скоро буду и я.

«Я люблю тебя, мама. Я люблю тебя».

– И я люблю тебя, малышка. Унеси это с собой.

Кожа Маргариты заблестела от слез, заблестела ослепительным золотым светом. Она запрокинула голову и закричала, но не от боли, а от радости, как птица в полете. Из ее спины вырвались крылья, такие черные и такие яркие, что заслонили все у