полагалась отдельная, по афганским меркам, «буржуйская» квартира. (На зарплатах родное государство могло нас бессовестно «обдирать», что с успехом и делало, а вот квартиры контролирующие органы ЮНЕСКО могли легко проверить, и тогда бы получился конфуз — куда деваются деньги, выделяемые на наше жилье?). В итоге, Гарри Захарович один располагался в четырехкомнатной квартире, и создавалось впечатление, что он сам в ней иногда «плутал», особенно впросонках.

Как-то, поздно возвращаясь с гитарой домой после визита к шефу Галушину и изрядно наугощавшись (благодаря заботам его гостеприимной жены Татьяны), мы вместе с Гарри попали в «лапы» царандоя— народной, но весьма неблагонадежной милиции Афганистана, безуспешно пытавшейся обеспечить безопасность и порядок в стране. Вооруженные до зубов люди (человек 20), базировавшиеся на близко расположенном к нашим домам стадионе, обступив нас тесным кольцом, с большим любопытством стали рассматривать запоздалых гуляк-шоурави, у которых, к тому же, изрядно заплетались языки. А между тем, у каждого из гуляк за поясом торчал пистолет Макарова, что ничего хорошего нам не предвещало, тем более что давно пошел отсчет «комендантского часа». (Чувство трепета усиливалось и тем обстоятельством, что, буквально, накануне, автор уже задерживался царандоем, заподозрившим во мне афганца-уклониста от военной службы, вероятно, из-за неуклюжей попытки «лопотать» на фарси, и только какое-то чудо помогло мне «отмазаться». Живо представил тогда, как «забритый» в афганское войско, на чужой территории воюю с собственным братом, служившим советником в министерстве обороны).

Солдатам достаточно было передать ночных «бродяг» советской комендатуре, чтобы на следующий день без суда и следствия нас «с ветерком» отправили аэропланом в Москву со всеми вытекающими из этого оргвыводами. И тогда — «прощай «жигули», и все такое... (Невольно напрашивалась отдаленная аналогия с известным гариком Губермана: «Один поэт имел предмет, / / Которым злоупотребляя, //Устройство это свел на нет — / / Прощай любовь в начале мая).

Что же оставалось делать?

Выход, найденный нашим «Чайльд-Гарольдом», был прост и оригинален. Скучавший от безделья наряд царандоя (напоминавший небольшой цыганский табор), который заметно тянуло в сон (а спать ему, естественно, не полагалось!), был соблазнен предложенным Гарри концертом, тем более что на стадионе возвышался некий подиум, сооруженный, вероятно, для почетных гостей. Именно туда, не без усилий, взобрался хорошо «наугощавшийся» Галушиными менестрель и стал пленять своим искусством «царандойский свет». Незаметно был исполнен весь казиевский репертуар — про пушкинскую Натали, «пару гнедых» и пр., но афганцы требовали продолжения «банкета». Ужасно уставшему, но вошедшему в раж Гарри ничего не оставалось делать, как последовать примеру Брежнева — и он пошел по «второму кругу»...

Солдаты (среди которых, наверняка, были и сочувствующие душманам) пребывали в состоянии эйфории, но лично меня клонило в сон. И тут Гарри, явно не во время, вспомнил о моем любимом блатном шлягере — «Когда качаются фонарики ночные» и, мерзавец, вытащил меня на подиум. Так что, следующий номер пришлось исполнять уже дуэтом:

Когда качаются фонарики ночные,

Когда на улицу опасно выходить, Я из пивной иду, я никого не жду, Я никого уже не в силах полюбить.

Похоже, номер, с участием свежего солиста, публике пришелся по душе, и создалось впечатление, что нас вообще собираются слушать до утра. Тогда мы не задавались вопросом, какие чувства испытывали жившие в соседних домах афганцы и работники советских представительств (в том числе, работники спецслужб!), слушая русский блатной фольклор, к тому же доносившийся из места дислокации солдат царандоя:

Мне девки ноги целовали, как шальные

С какой-то вдовушкой я пропил отчий дом,

И мой нахальный смех всегда имел успех,

Но моя юность раскололась как орех.

Спасение пришло неожиданно и непонятно откуда. Одна из гипотез прекращения концерта состояла во внезапном появлении старшего по званию, вследствие чего «солдатня» засуетилась и побежала живо строиться. Это было весьма подходящее время для того, чтобы под шумок незаметно «смотать концы». Что и было во время сделано.

Р. S. Реакция на это происшествие советника министерства обороны Афганистана (по совпадению — брата автора этих баек) была суровой и лаконичной: «вас, придурков, следовало бы обоих пристрелить на хрен, как «куропаток». Вот ведь как! А нас, особенно Тарри, так хвалил царандой!

(К этому остается добавить, что «Чайльд Тарольд» сегодня — доктор химических наук, профессор, обожаемый студентами и коллегами декан химического факультета одного из столичных университетов. И остался таким же романтиком, мечтая снова оказаться в Кабуле. Увы, Гарри, поезд ушел и, кажется, вместе с вокзалом...).

62. ОБ «ИСТИННЫХ» ПОБОРНИКАХ МНОГОЖЕНСТВА

Часто пересказывая незамысловатый, но «стремный» диалог со студенткой-пуштункой во время первого же знакомства с колледжем, в котором нам предстояло трудиться во славу афганского образования, трудно сдерживать улыбку.

А произошло следующее. Достаточно миловидная, с «бездонными» глазами, девушка, внезапно отдалившись от стайки подруг, столпившихся перед входом в учебное здание, учтиво поздоровалась и легко прикоснувшись к рукаву моего пиджака, спросила на ужасно корявом английском:

— Вы приехали из Советского Союза?

— Да, — бодро отреагировал я, — приехали помочь вам организовать учебу студентов в вашем колледже.

— А. есть ли у вас жена? — как-то некстати она перевела разговор в весьма специфическое русло.

— Да, есть — ответил смущенно и, улыбнувшись, зачем-то добавил: ведь мне скоро исполнится сорок.

— Единственная?— не успокаивалась девушка.

Этот вопрос, заданный на полном «серьезе», поверг меня в некоторое смущение. Кивком головы дал понять, что жена у меня одна, но забыл при этом добавить, что по-другому у нас и быть не может. Если бы это было сказано, тогда вряд ли последовал бы следующий вопрос (на 20 копеек, как мы говорили в студенчестве), который, можно сказать, сразил меня наповал и впоследствии стал «притчею во языцех»:

— Значит, вы настолько бедны?

Начитавшись литературы, автор грешным делом считал, что пялиться в лицо афганской женщины совсем небезопасно, поэтому глядел куда-то вдаль, на облака, мимо девушки. Но это были совсем юные студентки, незамужние женщины, еще не успевшие облачиться в свои пожизненные «рясы» — глухие фиолетовые или черные хиджабы (одежду с головы до ног, а не головные платки, как считают в Западной Европе). Короче, со своими опасениями я, видимо, чуть «перестарался»: стоило ли мне отводить глаза, отвечая на столь откровенные вопросы.

Ох, уж это многоженство!

Позже, один афганский коллега — физик Раис (имя имеет арабские корни и означает «главный», «руководитель»), проходивший годичную стажировку в Харьковском университете, долго нас с Гарри убеждал, что иметь две-три, а то и четыре жены —