радоваться приобретенному на наши «кровные» и подаренному колледжу прибору не пришлось, поскольку уже на третий день он снова продавался на прежнем месте, но теперь уже по более высокой цене — вероятно, с учетом обнаружившегося «повышенного спроса».

Нам, «безвылазно» сидевшим в Кабуле и отправлявшимся в колледж с пистолетами за «пазухой», было несколько непривычно слушать рассказы Белозерцева о его поездках в различные провинции мятежной страны, где угроза жизни «шоурави» (то есть — советские») была куда более реальна, чем в самой столице, хотя и у нас случалось всякое — взрыв кем-то подложенной в учительской бомбы и контузии преподавателей, неожиданные взрывы дуканов (магазинов-ларьков) почему-то как раз в то время, когда мы находились поблизости, часть отвалившегося фронтона нашего жилого дома вследствие минометного обстрела и т. д.

Насколько мы могли уже тогда судить, поездки Белозерцева по стране не были торжественноознакомительными — их необходимость диктовалась полнейшим развалом всей национальной системы образования (включая начальное) и попытками сделать хоть что-то для ее «частичной» реанимации. В то время редко кто, включая самих афганцев, надеялся на какие-то подвижки к лучшему — в числе таких «оптимистов» пребывал и Белозерцев, который, несмотря на дружеские «подначки» и байки про бесполезный, «сизифов» труд, истово верил в «светлое будущее» народного образования Афганистана.

Сейчас «за древностью лет» трудно ответить на вопрос: как удалось Евгению Петровичу подключить к своей деятельности и «подмять» под себя не только местного министра просвещения г. Кайюми, но и начальника Генерального штаба Афганистана тогдашних времен (кажется, г. Садакй), организовавшего командировки, но результаты кипучей работы советского мушавера Белозерцева оказались поразительными. В стране, вдруг, то здесь, то там начинали функционировать начальные школы, в которых постигались основы ликбеза, объявились местные учителя (к счастью, не так часто служившие мишенями для моджахедов), откуда-то доставались даже парты (которые не успели использовать в качестве дров, продававшихся на базарах чуть ли не на «аптекарских» весах) и т. д.

Но особой гордостью Евгения Петровича, как награда за его настойчивые уговоры правительственных чиновников, пожалуй, стало учреждение национального «дня учителя». Трудно сказать, сохранился ли этот праздник в Афганистане по сей день, но если сохранился, то его, безусловно, можно считать днем настоящего триумфа Белозерцева. Особенно тепло Евгений Петрович относился к сотрудникам педагогического колледжа. Мы могли бы привести немало примеров, когда он, невзирая на ухудшение отношений с «посольскими» чиновниками, помогал многим из нас, иногда буквально спасая от произвола зарвавшихся, изнывавших от безделья сотрудников советского посольства, одержимых практицизмом и тягой к накоплению. Однако в этих примерах нет абсолютно никакой нужды, тем более что Евгений Петрович, знающий во всем меру, не поймет нашей искренности — слава богу, он жив и здоров!

Годы совместной работы в Афганистане забыть невозможно. «Ветераны восточной кампании» встречаются и сегодня — хоть и не часто, но сердечно. И, конечно, улыбается настоящее счастье, когда это происходит в присутствии Е. П. Белозерцева, добровольная ссылка которого вначале в «елецкую глушь», а затем в славный город Воронеж, явно не способствует нашим встречам. Жизнь удружила нам встретить на своем пути удивительного человека, компетентного, принципиального, дружелюбного, умеющего работать и отдыхать, неравнодушного к «стонам» народа, настоящего российского патриота.

А приходилось ли вам слышать, как он чудно поет? Если нет, попросите спеть, когда случайно встретите — получите истинное наслаждение.

61. «КОГДА КАЧАЮТСЯ ФОНАРИКИ НОЧНЫЕ»

Глядя на усатого пижона кавказской наружности, «затесавшегося» в наш контракт буквально накануне вылета самолета «Москва-Кабул» — Тарри Захаровича Казиева, создавалось впечатление, что этот типок просто бежит от столичных кутежей в поисках новых идеалов и экзотических забав. Позже выяснилось, что это химик, кандидат наук, выпускник университета Дружбы народов им. Патриса Лумумбы, куда попал прямиком с берегов Куры — Тбилиси. Поскольку в тех краях едва ли не каждый второй — «княжеского роду», то пижон в глазах автора стал ассоциироваться с Чайльд Гарольдом («чайльд» — средневековое английское титулование молодого дворянина). Образ байроновского повесы, пресытившегося разгульной жизнью и искавшего приключений в незнакомых землях — автору был очень хорошо знаком: критический опус, посвященный именно поэме Байрона «Паломничество Чайльд-Гарольда», был в свое время представлен нами в качестве обязательного «элемента» при попытке поступления (к счастью, неудачной) в Литературный институт им. М. Горького на факультет критики.

Если бы кто-то тогда высказал мысль, что этот «пижон» станет нам лучшим другом на всю оставшуюся жизнь, она была бы воспринята нами как злая ирония, а сам «мыслитель» тут же был бы записан в число «скорбных главою». Но то, что жизнь удружила нам скрестить пути-дороги с этим человеком, воспринимается сегодня как невероятное везение судьбы.

Было бы чистым фарисейством утверждать, что у нас с Гарри, направлявшихся в Афганистан с интернациональной гуманитарной миссией, не было тяги к пополнению своих «кошельков», с тем, чтобы приобрести, как минимум, автомобиль, а если повезет— то и еще что-нибудь в «придачу». Но, вот алчности к накопительству и экономии на еде, чем отличались многие советские люди, вырывавшиеся за рубеж, у нас точно не было. Именно на этой почве мы с Гарри вначале и сошлись. Нельзя сказать, что он «деньги швырял как Крез и был кроток как Мадонна», однако его, невероятная щедрость и кавказское гостеприимство, проявлявшиеся в нестандартных условиях военного времени, не могли оставаться незамеченными. Что же касается «кротости», то при всем благородстве своего поведения, он всегда был готов «дать в репу» каждому, кто вел себя по-хамски и не соблюдал приличий, и в этом случае никакая «заратустра» не могла его остановить.

Завязав особо доверительные отношения с Нурали — шофером нашего контракта, очаровательным человечком небольшого роста (около 1,5 м), у которого был в распоряжении микроавтобус (вначале «рафик», а затем «фольксваген»), мы обрели возможность иногда «шастать» по городу, подчас грубо нарушая действовавший комендантский режим, рискуя попасть в поле зрения советских военных и тщательно скрывая это от весьма либерального и благородного руководителя контракта Владимира Михайловича Талушина (известного отечественного орнитолога, ныне профессора Московского государственного педагогического университета). Однако, это особая «статья» наших кабульских будней, о которой истории знать вовсе не обязательно (хотя было бы небезынтересно).

Гарри неплохо исполнял популярные шлягеры, профессионально бацая на гитаре, что помогало скрашивать наши будни, особенно тоскливые зимние вечера. Послушать доморощенного менестреля и одновременно отведать (на дармовщину!) кавказских блюд (в первую очередь, лобио), приготовленных не без завидного кулинарного таланта, в его квартиру охотно заваливалось немало гостей. Кстати о квартирах. В стране, испытывавшей дикие тяготы и лишения, где многие вообще не имели крыши над головой, членам юнесковского контракта