Шрифт:
Закладка:
Смотрю, женихелло взгляд на Юлину маму кидает. Красноречивый. Но та в культурном шоке – приготовленные разносолы наворачивает усиленными темпами.
Он ещё и трус к тому же. Сам ничего решить не может без группы поддержки, которую он же организовал и приволок, чтобы иметь рычаги давления на слабую психику беременной женщины. Кто-то любит жар загребать не своими руками.
– Ну скажите хоть вы ей, – не выдерживает прыщ и пытается призвать своих адептов к ноге.
– Юля, – оживает будущий дед, – я что-то не понял. Ты за Лёшу замуж собираешься?
– Нет! – испуганно отрезает Ефимова. – И не собиралась, если что. Он что-то придумал себе, нафантазировал. Я рассталась с ним почти восемь лет назад. Какой замуж?
– Ну, это и понятно. Тем более, отец у детей имеется. И жениться не против. Ведь так?
Ты смотри. Папуля молоток. Вроде подкаблучником казался, а когда надо, вполне способен два плюс два сложить и правильные выводы сделать и волевое решение проявить. Мамка вон поплыла с непривычки, растерялась.
– Так, так, – подтверждаю я за Егора.
Надеюсь, он будет мне благодарен за спасённую честь, совесть, невесту и троих детей. Как-то не вовремя его накрыло. Надо бы приглядывать за невестой с таким приданным. Что-то крутятся вокруг неё подозрительно коршуны.
– Мария Максимовна! – до идиота до сих пор не доходит. Видать кулак – самый лучший аргумент для таких тупых, как он.
Мамуля оживает.
– Ну, Лёшенька, как говорят: на чужой каравай рот не разевай. Зачем тебе наша девочка? С таким выводком? Да ещё не с твоим? Пусть лучше вон за отца своих детей. Да, Юля?
– Да, мама, – госпожа Ефимова – сама скромность и послушание.
Вот это разговор – и я понимаю! Точно нужно с Егора что-то стрясти. Не умеет он убеждать женщин. Но с его опытом это и не удивительно. Надо будет дать парочку мастер-классов, поучить уму-разуму.
Хотя… ему это уже и не понадобится, судя по всему.
– Поговорим завтра, – не сдаётся ярый поклонник Гименеевых уз, бросает на Юльку многозначительный взгляд и яростно вышагивает на выход. Давай, давай, шевели ногами.
Дверь хлопает так, что, наверное, штукатурка сыплется, но всем плевать.
– Ну что, за знакомство? – снова оживает папа и тянется за бутылкой вина. Улыбка у него красивая, живая. Юлька на него похожа. Такая же обаятельная. Но ведьма моя всё же лучше, как ни крути.
– Я не пью, за рулём, – отказываюсь от спиртного, – а вот от домашней еды не откажусь.
Нет, ну а что? Я голодный, между прочим. Меня никто не кормит. Я почти что бездомный, бомж, можно сказать. Я даже в подъезд попасть не могу самостоятельно. Слава добрым старушкам с мопсами!
Мама Маша тут же тает, хлопочет, подсовывает лучшие кусочки, одним взглядом усаживает за стол Юльку и Эльку. Мы знакомимся, беседуем, расслабляемся. Жизнь, как говорится, прекрасна!
– Спасибо, Паш, – говорит Элька, когда мы часа через два садимся в машину.
Да, это не обожание во взгляде и не возглас: «Ты мой герой!». Но её «спасибо» звучит искренне. И, кажется, она впервые назвала меня по имени. А это дорогого стоит.
– Всегда пожалуйста, – подмигиваю ей и снова жалостливо хлопаю ресницами: – Может, я немножечко тепла и ласки заслужил? В виде бонуса?
– Ты невыносим, Костров, – закатывает она глаза. – Кто о чём, а ты о сексе, озабоченный мой.
Мой! Она сказала мой! Я слышал!
– Тогда, может, для разнообразия поедем ко мне? – спрашиваю, особо не надеясь на успех.
– Хочешь поразить меня размерами своей кровати? – улыбается она, заводя мотор.
– Ну-у-у… – тяну многозначительно. – Наверное, я просто хочу поразить. Вдруг у меня всё же получится?
– Тогда я должна дать тебе шанс, – сверкает ведьма глазищами, а я замираю в предвкушении.
Нет, кто бы что ни говорил, а в наших с Егором обменах есть что-то очень стоящее. Не всем дано это понять. Да и не надо.
Ночные беседы и дневное происшествие
Юля
После ухода Эльки и Павлика становится тихо и пусто, будто нашествие Мамая состоялось, а теперь сожжённая деревня потихоньку начинает приходить в себя и восстанавливаться.
И я бы с удовольствием прошла этот нелёгкий путь в одиночку. Хочется есть и спать. Я за столом аппетит потеряла, а сейчас живот от голода сводит. Поэтому я крадусь на кухню.
Родителей уложила спать в большой комнате. Но удача сегодня махнула мне крылом. Сказала: хватит, я и так для тебя потрудилась, постаралась, дальше как-нибудь сама.
На кухне мать шуршит. Посуду она уже перемыла, добралась до плиты. Колдует среди ночи. Вот это энергии! Но она всегда такая – неугомонная. И очень любит готовить. Мне её таланты не передались.
– Оголодала поди? – прожигает она меня понятливым взглядом. – За столом и не притронулась ни к чему, думала, брезгуешь. А видать нервничала?
Ну, да. Может, потому что не Егор рядом сидел, а Пашка. Он молодец, не знаю, чем там его Элька накачала, но я на Павлика Кострова другими глазами посмотрела. Оказывается, он может быть нормальным. Не хамом зарвавшимся, а очень обаятельным мужчиной.
– Умираю, – пролепетала слабым голосом и накинулась на остатки еды, как прожорливая волчица. Рвала зубами всё, до чего дотягивалась.
– Ты мне это брось, – у мамы глаза строгие, а руки – проворные: подсовывает мне самые лучшие кусочки. – Питаться нужно нормально и регулярно. Шутка ли: тройня. Ишь, где гены взыграли.
Я даже жевать перестала. Она что, о том, что Костровых двое знает?
– У прабабки по отцовой линии, – поясняет она, – дважды по двойне случилось. Не близнецы, а двойняшки. Раз мальчик и девочка, а второй – две девочки, не похожие друг на друга. Вот, может, передалось. Тройни, правда, не было. Но гены – страшная штука! Сколько времени прошло – никого не зацепило, а тебя – поди ж ты. Да ещё взросленькую такую. Мы уж думали, ты замуж вовек не выйдешь. А тут, считай, свара из-за тебя. Не поделили, кобельки.
Мать хихикает, как девчонка. Весело ей.
– Лёшка слишком много на себя берёт, – вздыхаю.
– Зато готов был жениться и усыновить чужих детей. Это, знаешь ли, показатель. Ты ж его любила до беспамятства.
Вспомнила, мама. Но она знает… я тогда такой ад прошла – небеса рыдали. К слову, родители и утешили, и слёзы вытерли, поддержали, как могли. Без подруг и папы с мамой загнулась бы, наверное.
– Любила, – киваю, доедая мамины котлеты. – А сейчас что есть он, что его нету.
– А этого Егора любишь?
Я перестаю жевать. Что мне ей сказать?
