Шрифт:
Закладка:
— По какому праву ты захватил землю и скот моей тети?
Князь набычил голову:
— Тебе, что ли, отчет давать буду?
— Именно мне. Ты захватил мою землю и скот.
Князь деланно захохотал.
— Ишь ты! Твое! Когда ж ты всем этим владела?
— Так ведь и ты не владел.
— Я прямой наследник Таскиных! Всем известно, что моя бабка была из рода Таскиных. Их род кончился, значит, добро их — мое!
— Я Таскина.
— Ты?! Да кто тебе сказал? Ты вообще неведомо кто. Кто твой отец, кто твоя мать? Ты же подкидыш! Подбросили тебя из другого наслега. Разве не знаешь? Разве покойница не говорила тебе об этом?
— Ты, князь Федор, когда-то и о моей матери на суде то же самое говорил. Всю жизнь одно и то же лжешь. А, князь? — Она чувствовала, что действует правильно, что каждое слово бьет князцу не в бровь, а в глаз — одутловатое лицо наслежного старосты побагровело. — Тот суд поверил тебе.
Да ведь это было когда? Нынче другие времена. В Якутске — слыхал? — ссыльные взяли власть. Скоро у таких, как ты, отнимать начнут, а ты все под себя гребешь. Слыхал, спрашиваю? — Да, он, несомненно, слыхал. Стал бы иначе выслушивать все эти дерзости от девчонки. — Любой в Кыталыктахе подтвердит, что я воспитывалась как дочь Хоборос Таскиной.
— Ас чего бы ей тогда тебя топить? А? Нюргуна помедлила мгновение, подбирая слова.
— Если б тетя хотела меня погубить, я б перед тобой не сидела. Не клевещи.
Князь заерзал на скамье. Видно было, что он не ожидал такого оборота. Такой Нюргуну он себе не представлял. Исчерпав все, что мог сказать в свою пользу, он решил зайти с другого конца.
— Ну, ну, ну! Нашла перед кем кулаками махать. Давай полюбовно. Я ведь, ежели разобраться, дядя твой. А? Давай мирно! — Он заискивающе улыбнулся. — Конечно, и ты наследница, кто спорит. Да ведь нужно было порядок в доме блюсти? Вот я и взялся… Ты где была? Никто не знал. Вернулась — владей. Но и мне кое-что полагается. А?
— Что же тебе полагается?
— Я так думаю: Нижний остров — весь мой. Ну, а Высокий — можно подумать. Половину Высокого, пожалуй, могу уступить. Подтаежный алас — это бабки моей, наследное. От пашни ты и сама откажешься…
— Ни от чего я не откажусь.
— Все заграбастать хочешь?
— Свое, законное — все.
— Не дури, девка! Давай полюбовно. Я и сам такой, ни с кем не делился вовеки. Но тут — дело другое! Давай полюбовно! Или еще лучше… — Он хлопнул себя по лбу. — Ну, конечно! Выходи за моего Федота, а? Вот это дело! Моя земля да эта земля… Я ж не вечен, мне на погост скоро. Все твоим станет. Какой хотун будешь! Федот-то мой — теленок. С ним сладить — раз плюнуть.
У Нюргуны в памяти всплыл сынок князя, по три года сидевший в одном классе. Вот он исподтишка дергает ее за косу. Вот по приказу попа тащит на бревно…
— Неужели твой сын до сих пор не женат?
— Не хотел жениться. Ни на ком! Все тебя ждал.
«Ври, да не завирайся, — усмехнулась Нюргуна. — Не хотят за дурака идти».
— Любит тебя! Любит!
— Я, князь, с Кыталыктахом и позавидней жениха найду.
— Найдешь чужого… как тетка твоя, наплачешься!
— Не твоя печаль.
— Значит, не хочешь полюбовно?
— Где ключ от теткиного дома? Мне жить негде.
— Смотри, девка. Раскаешься, что против меня… Не хочешь делиться — ничего не получишь! А заберешь — не жить тебе. Попомни!
— Ключ!
Князец грохнул по столу черным кулаком и вышел. Послышался стук колес. Аныс вскочила со скамьи. Лицо ее исказил страх.
— Зачем ты? Зачем так? Почему не бережешься?
Забыла, какой человек? Скрутит, изувечит, из-за угла застрелит! Бери, что дает. Не требуй многого! Не требуй!
— Успокойся, Аныс! Ничего он мне не сделает! Ты вот что… есть лошадь?
— Есть.
— Скачи, народ созови. Всех — слышишь? Всех, кто на Каменную Женщину спину гнул. Мики, Ланкы, других… Скажи: Кыыс-Хотун с ними говорить будет.
— О чем?
— Ну! Прошу тебя!
— Ладно.
Аныс решительно сунула ноги в сапоги, повязалась платком. Хлопнула дверь.
И вот они стоят перед ней — люди, которых из года в год мучил беспощадный род Таскиных. И не думала Нюргуна, что их так много. Вот Мики с Олексас и Нюкусом — как они улыбаются, сразу видно: рады, что она жива. Вот Тихон, за которого Нюргуна писала жалобу. Мастер, отливший для нее серебряные украшения… А еще больше таких, кого Нюргуна и вовсе не знает. Все они разные: кто здоров, кто болен, кто молод, кто стар, но что-то общее землится на лицах. Нюргуна понимает, что это такое. Это страх за себя, за своих детей. Несмываемый страх давно прилип к этим лицам, и очень непросто его смыть. Он кладет свою черную тень на робкую надежду, осеняющую порой их простые черты.
Нюргуна шагнула к землякам. У нее пересохло горло.
— Дорогие люди Кыталыктаха! Все вы знаете меня, кто забыл — пусть вспомнит…
Я, Нюргуна Таскина, Кыыс-Хотун, выросла в этом доме, без отца, без матери, в чужих недобрых руках. Но так вот сейчас получилось, что я стала единственной наследницей Кыталыктаха. Пусть князь Федор не лжет, он не имеет на Кыталыктах никакого права. Вы это знаете и подтвердите где угодно. Я была далеко отсюда, прошла много дорог, видела много людей. И совсем недавно я встретила одного очень умного, справедливого человека. Вам он тоже знаком. Это Иван Иванович, бывший сударский. Он передает вам привет. Много, много он рассказывал мне о себе, о своих друзьях, что они делают, чего хотят. Это лучшие люди, а хотят они счастья всем людям. Только тот имеет право на землю, кто сам работает на ней, сказал он. И я отдаю вам Кыталыктах! Владейте им, пашите, косите — для себя, для ваших семей. Разделите по справедливости землю и скот и — владейте! И защитите, если кто вздумает отнять. Не бойтесь никого! Вас много. Не вы, а вас должны бояться, хотя никому вы и не грозите. Не поддавайтесь на уговоры и посулы, не предавайте друг друга. Будьте счастливы!..
Широкая спина Ланкы мерно покачивается в такт лошадиной рыси. На ухабах подскакивают дрожки. Но Нюргуна не чувствует этого. Перед глазами — вчерашний день, с
