Шрифт:
Закладка:
Прошло несколько дней. Доктор, за которым Атласов обещал послать, не появлялся. Сам же торговец ежедневно приходил в юрту, где лежала Нюргуна. Рот его не закрывался ни на минуту. То он хвастался своей расторопностью и умением жить, то перечислял свои богатства, то угрожал старому Буокаю, то сулил ему золотые горы, чтобы охотник согласился выдать за него Нюргуну.
Смысл его речей сводился к тому, что дальше просто так он девушку не повезет. Буокай ходил мрачнее тучи, яростно кусая трубку. Он понимал, что купец не остановится ни перед чем, что он вполне может отнять оленей. И что тогда?…
Нюргуна отчаянно боролась с болезнью и мрачными мыслями. Подчиниться Атласову — значит навеки распрощаться с мечтами о любимом человеке, о родном Кыталыктахе, Дайыс уговаривала ее не ехать с Атласовым.
— Оставайся у нас! — ласково говорила она. — Прокормимся как-нибудь! Муженек мой охотник знатный… Ты не смотри, что он такой худющий. К весне поправится! Прихворнул немного. На ноги встанет — всего будет вдоволь! Да и сама сложа руки сидеть не будешь.
— Не хочу… никому быть обузой, — пересохшими губами шептала Нюргуна. — Скорей домой…
— Я ж не говорю тебе на всю жизнь оставаться. Окрепнешь — лети себе, куда хочешь! Но только не с этим прохвостом.
— Он с Буокаем расправится.
— За старика не беспокойся! Кто-нибудь в тундру отправится, он и присоединится…
Разговоры эти — были бесконечными. Добрая женщина с тревогой вглядывалась в осунувшееся лицо больной: Нюргуне становилось все хуже. Между тем купец сменил тактику: он прекратил ругаться с Буокаем и стал «осыпать» Нюргуну подарками. Еще с порога он растягивал губы в умильной улыбке:
— Ну, как, моя красавица? — Потом присаживался на орон и протягивал Нюргуне латунный гребешок или дешевые бусы: — Смотри-ка! Гостинчик тебе принес. Нравится?
Нюргуна отворачивалась. У хозяйки юрты сжимались кулаки.
ХIII
— Лекарь приехал, дочка! — шепнул на ухо спящей девушке Буокай. Он всегда будил ее шепотом, чтобы не напугать.
Нюргуна открыла глаза. Лекарь? Зачем лекарь? Она же сказала Буокаю, что никакого доктора ей не надо: не хватало попасть еще в одну кабалу… Вчера они сговорились: когда девушке станет легче, Буокай убежит в тундру. Взять одну оленью упряжку — Буокай имел на нее полное право — и бежать как можно скорее от страшного купца. Единственное, о чем жалела Нюргуна — что не встретится с сударским Иваном. Хорошо бы расспросить его, наверняка он хоть что-нибудь знает о дорогих ей людях — Василии, Боккое, Аныс… Два года прошло как-никак, мало ли что могло случиться в Кыталыктахе…
— Зачем ты привел, мы же условились.
— Я ни при чем, дочка!
— Аким, что ли?
— Откуда! Сам приехал доктор.
— Сам?
Девушка с усилием приподнялась. «Доктор, оказывается, русский!»
У огня, наклонившись немного вперед, сидел высокий человек с пушистой светлой головой. Щеки его, по-видимому, были обморожены — они пылали нездоровым румянцем. Он энергично растирал над пламенем пальцы и хлопал ладонями по коленям.
— Снегом, снегом лицо надо!.. — крикнул ему Буокай. — Эх, — с сожалением покрутил он головой, — не знает, видно, доктор нашего мороза.
— Что ты болтаешь! — бросила ему мимоходом Дайыс. — Он двадцать лет в нашем наслеге лечит.
Старик смущенно взъерошил жидкие волосы и уставился на русского. Хозяин юрты, невероятно худой Мичэкэ, настрогал мороженой рыбы и подал гостю. На Севере человеку с мороза полагается сначала поесть строганины, а потом уж приниматься за горячее.
Бородатый доктор без жадности, но с видимым удовольствием опорожнил тарелку. Буокай одобрительно закивал головой: оказывается, этот русский знает северные обычаи!
— Видно хороший человек, — потихоньку сказал он Нюргуне. — Ты хорошенько рассказывай, где что болит, не стесняйся. Вылечит. Нравится мне этот человек, добрый, должно быть. Русские все добрые. Вез я одного, знаю…
Доктор обвел глазами юрту, встал, прошелся по ней в тишине, которая обычно предшествует большому разговору. Было хорошо слышно, как скрипят и потрескивают его суставы. Это была работа мороза: двадцать лет лечивший людей в простуженном навеки краю, о себе врач заботился мало и болел ревматизмом.
— Да, друзья, — заговорил он по-якутски, мило коверкая отдельные слова. — Невесело живете, как я погляжу! С каждым годом все хуже и хуже. Совсем обнищали. Что так, Мичэкэ?
— Болею, доктор, — еле слышным голосом отозвался хозяин. — Есть не могу… Кашель…
— Тебе бы на Юг, погреться. Человеческой пищи попробовать. Витамины… Ничего. Скоро все переменится. Держись, Мичэкэ. Нам обязательно надо выжить, слышишь?
— Что переменится?
— Всё. Вся жизнь!
— Ээ, двадцать лет ты говоришь об этом, а сам в свою Россию вернуться не можешь. — Мичэкэ схватился за грудь и закашлялся.
Доктор улыбнулся.
— Недаром говорил, дружок! Ну ладно, об этом после. Мне сказали, у вас больная девушка. Где она? Ага! Ты что же с головой укрылась? Больному человеку воздух нужен.
Он направился к Нюргуне, захватив по дороге скамейку.
— Ну, давай знакомиться, — сказал он, присаживаясь у орона. — Меня зовут Логин. А тебя? Я тут всех знаю, а тебя впервые вижу.
Нюргуна покраснела, словно в чем-то провинилась. Она откинула одеяло и вытянула поверх него руки.
— Кыыс-Хотун ее зовут… так вот, — отозвался Буокай.
— И тебя я, приятель, раньше не встречал.
— Мы… это… с Севера! — запинаясь, стал объяснять охотник. — Это дочь моя! Она далеко, на Алдан едет. Морозом, однако, прихватило!
— Так… — Логин пощупал пульс и велел Нюргуне сесть. Затем он заглянул девушке в рот и глаза и, прижавшись ухом к спине, приказал громко дышать.
Нюргуна готова была провалиться от смущения. — Раньше болела?
— Было, однако, — ответил Буокай.
— Ну что же, расстраиваться нет причин! — Логин распрямился. — Это просто возврат первой болезни. Он не страшен. Полежит недельку, и все будет в порядке. Зато потом эта болезнь уже никогда не прицепится. Понятно, старый?
Буокай засиял от радости.
— А чтобы выздоровление шло быстрей, пусть принимает эти порошки. — Он достал из кармана несколько пакетиков. — Дайыс, иди-ка сюда! Я объясню, как и что делать. Сколько дней девушка лежит?
— Как прибыли они, так и слегла, неделя, наверно, есть.
— Что ж вы сразу не позвали? Может, она уже здорова была бы.
Буокай потупил глаза.
— Моя вина, однако… Прости, доктор, заплатить нечем, потому не пришел к тебе.
У Логина перекосилось лицо.
— Что такое? — загремел он. — «Нечем заплатить!» Смотри-ка, ему заплатить нечем!
Охотник задрожал.
— Прости доктор, прости! — завопил он. — Я же не звал, ты сам пришел! Но ты не сердись, я
