Но в июле 1948 г. президент ВАСХНИЛ Лысенко (по рангу этот пост соответствовал должности заместителя министра сельского хозяйства), находившийся под напором критики, осознававший свое довольно шаткое положение, был вызван к Сталину для беседы. Раскрыв ему радужные перспективы развития отрасли, в том числе поведав и о ветвистой пшенице (посевы которой якобы повысят урожаи зерна по стране в пять – десять раз), президент ВАСХНИЛ пообещал исправить сложившееся положение.

«Но выставил одно условие: чтобы его не травили, не позорили, а хотя бы немного помогали, и чтобы всякие критиканы, всякие теоретики и умники, не о благе Отечества пекущиеся, а лишь на Запад ежеминутно оглядывающиеся, больше ему не мешали. Лысенко назвал несколько иностранных фамилий, особенно часто упоминаемых критиканами, – такие как Моргана и Менделя, и настойчиво повторил, что если вместо мичуринского учения по-прежнему основывать биологические учения на той, формальной генетике, то страна потерпит огромный ущерб. А вот если формальную генетику отменить как науку идеалистическую, буржуазную, крайне вредную для дела социализма, то мичуринцы воспрянут, быстро свое дело развернут и смогут пойти в бой за повышение урожайности всех культур»[445].

Сталин поддержал Лысенко, поскольку после засухи и голода 1946–1947 гг. был готов пойти практически на все ради увеличения урожая. Наиболее важным для Лысенко был вопрос устранения оппонентов, которые у него еще оставались; тем более что он и его сторонники не обладали большинством в ВАСХНИЛ, а предстоявшие там выборы еще более бы ослабили их позиции. Здесь как раз и проявилась основная помощь: несмотря на списки предложенных кандидатов и сопутствующие предвыборные мероприятия, 28 июля 1948 г. в газете «Правда» было опубликовано постановление Совета министров СССР от 15 июля за подписью И. В. Сталина. В постановлении сообщалось о директивном утверждении сразу 35 действительных членов ВАСХНИЛ, большинство из которых составляли ставленники Лысенко[446]. При таком подспорье планам «народного академика» уже ничего не угрожало.

Сессия ВАСХНИЛ открылась 31 июля докладом Лысенко «О положении в биологической науке». Доклад, предварительно просмотренный и отредактированный Сталиным, был неожиданно резким, очень политизированным, пугал своей наглой безапелляционностью. Основным нападкам со стороны Лысенко подверглись основоположники и приверженцы «буржуазной, антисоветской, антинародной реакционной генетики»[447]. В центральной части доклада, озаглавленной «Два мира – две идеологии в биологии», оратор проводил черту между агробиологией и «чуждыми» детищами трех ученых – основоположника генетики Грегора Менделя, впервые предложившего идею хромосомной наследственности Августа Вейсмана и основателя теории гена Томаса Моргана:

«Возникшие на грани веков – прошлого и настоящего – вейсманизм, а вслед за ним менделизм-морганизм своим острием были направлены против материалистических основ теории развития. Ныне, в эпоху борьбы двух миров, особенно резко определились два противоположные, противостоящие друг другу направления, пронизывающие основы почти всех биологических дисциплин ‹…›. Не будет преувеличением утверждать, что немощная метафизическая моргановская “наука” о природе живых тел ни в какое сравнение не может идти с нашей действенной мичуринской агробиологической наукой»[448].

Закончил Лысенко свой доклад направляющим пассажем:

«В. И. Ленин и И. В. Сталин открыли И. В. Мичурина и сделали его учение достоянием всего народа. Всем своим большим отеческим вниманием к его работе они спасли для биологии замечательное мичуринское учение»[449].

Для ученых антилысенковского лагеря такой доклад был по меньшей мере удивителен. Особенно это было непонятно потому, что 10 апреля 1948 г. Лысенко, казалось, был почти повержен. В этот день начальник отдела науки Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) Юрий Андреевич Жданов (сын А. А. Жданова) выступил на семинаре лекторов обкомов ВКП(б) в лектории Политехнического музея с докладом на тему «Спорные вопросы современного дарвинизма», в котором начисто разгромил «народного академика» со всеми его идеями; однако, что не было известно, сделал это исключительно по своей инициативе (хотя выступление и было предварительно одобрено его непосредственным начальником, секретарем ЦК М. А. Сусловым[450]).

Ученым было невдомек, что 31 мая на заседании Политбюро Сталин уже выразил в резкой форме свое недовольство этим докладом, и было решено сформировать комиссию Политбюро для вынесения решения по инциденту, а Ю. А. Жданов подал в ЦК на имя Сталина письмо с объяснениями. Это письмо, которое он написал не без помощи отца[451], было вскоре зачитано Сталиным на заседании Политбюро ЦК. Юрий Жданов вспоминал:

«Отец рассказывал, что оно произвело впечатление “недостаточного разоружения”. Так считал Молотов. Берия бросил реплику: “Это, конечно, неприятно, но нужно быть выше отцовских чувств”»[452].

Дополнительную остроту ситуации придавало еще и закулисное участие во всем этом действе Г. М. Маленкова, курировавшего сельское хозяйство и стоявшего на стороне Лысенко. А поскольку соперничество Маленкова и Жданова является неоспоримым, то несомненно, что не без участия Маленкова была так разыграна карта Жданова-младшего.

Ход сессии ВАСХНИЛ жестко контролировался Политбюро: каждый вечер туда, персонально к Г. М. Маленкову, приезжал лысенковский коллега В. Н. Столетов (в будущем министр высшего образования СССР) с отчетом о «проделанной работе»; он же согласовывал с Лысенко список выступавших в прениях. Нет нужды говорить, в каком русле шла большая часть этих выступлений, особенно недавно «назначенных» академиков, что вполне соответствовало духу эпохи и конкретному моменту надругательства над биологической наукой.

Лысенко до последнего дня не давал понять аудитории, откуда у него набралось столько смелости, тем самым провоцируя представителей оппозиции на резкие высказывания, которые, без сомнения, впоследствии должны были быть употреблены против их самих. Если немногочисленные знатоки аппаратных игр уже в первый день догадались, что причина такой дерзости Лысенко в высочайшем покровительстве, то другие стали догадываться в процессе – начиная с 4 августа «Правда» стала ежедневно печатать сокращенные стенограммы выступлений. А утром последнего дня сессии, 7 августа, это смогли понять и все остальные: в «Правде» была напечатана объяснительная записка Ю.А. Жданова Сталину, поданная им при разборе инцидента с его лекцией в Политехническом, где сын главного идеолога партии каялся в своих ошибках.

Скорее всего, если бы А. А. Жданов был в состоянии, он бы предпринял активные действия в защиту сына, но еще 6 июля Политбюро по настоянию врачей отправило его в двухмесячный отпуск[453]. Сперва он поехал на юг, но там было очень жарко, после чего Жданова перевезли в санаторий «Долгие бороды» на Валдай; при этом все его служебные полномочия по Секретариату ЦК ВКП(б) передавались Г. М. Маленкову. 23 июля ему позвонил Д. Т. Шепилов: разговор был продолжительный, Жданов кричал в трубку в состоянии крайнего возбуждения; в ночь после разговора у Жданова случился тяжелый приступ стенокардии[454]. Возможно, речь шла именно о положении сына. «Думается, что этот сюрприз,