— О, не сомневаюсь, что никогда не забуду ни его, ни тот хруст.

— Ну и славно! — хлопнул ладонями по коленям дверг. — Ты это… прости меня за все. Я действительно действовал, мягко говоря, опасно. И подставил под угрозу вас с Даном.

— Все нормально, я тоже не должен был срываться. Ведь осознанно согласился быть наемником.

— Рад, что мы это прояснили, — подсел к Бакару дверг и, обняв его за шею, легонько стукнулся головами. — Что за вонь? — скривился он.

Данноэ’саэвэль и Бакар одновременно опустили глаза на ковры. Сормит хорошенько вляпался в рвотную массу.

— Ну, будем считать, квиты. — Дверг разглядывал свою подошву.

Через секунду дверь кареты с размахом распахнулась, и ковер на ходу вылетел на пыльный тракт.

— Эй, вы что творите?! — послышался чей-то голос снаружи. — Это собственность Темносвода!

Карета остановилась.

— Это Орест, человек Ленара, — увидев растерянный взгляд Бакара, пояснил эльф.

— Не советую тебе его поднимать! — воскликнул дверг. — А если ты все-таки намерен это сделать, оставь его себе!

Карета вновь тронулась.

Дверг довольно улыбнулся.

— Вот и славно.

***

По тракту друг за другом ехали две повозки, каждую из которых тащила пара лошадей. Вереницу же замыкала карета, набитая коврами.

Первой повозкой управлял по-настоящему крепкий дверг — Дазар Митлор. В самой повозке, помимо вещей, ехали Тордан Цветокрад, Сормит Занавер и рыжий, конопатый дверг — Светозар Солнцепал.

Второй повозкой управляли два брата-близнеца — Нурмэр Велар и Гурмэр Велар. В ней играл на мандолине и пел песни Софран Фемольд, а внимательными слушателями были Данноэ’саэвэль, Бакар и дверг с пышными волосами и бородой, которые окутывали его лицо, словно львиная грива — Шерман Буривер.

Замыкающей каретой управлял светлокожий юноша, стражник из Темносвода — Орест.

Бакар успел со всеми познакомиться. Компания была разносторонняя, но при этом очень дружная. Черноволосый Тордан Цветокрад бесконечно философствовал и вступал в полемику с Сормитом Занавером. Крепыш Дазар Митлор, несмотря на свой брутальный вид, был довольно скромен. Рыжий с кудрявыми волосами — Светозар Солнцепал — любил от души посмеяться и всегда шутил. Однако зачастую был единственным ценителем собственного юмора. Если он и заставлял смеяться остальных, то лишь потому, что его смех был жутко заразителен. Двергов близнецов — Нурмэра и Гурмэра — невозможно было отличить друг от друга. Может, поэтому к ним всегда обращались сразу в множественном числе, стараясь не называть имен. Софран Фемольд был обладателем бархатного голоса. Стоило ему запеть, как все замолкали и с большим удовольствием слушали его. Он редко когда расставался со своей любимой мандолиной. Внешне же отличался больше всех, потому что был единственным из двергов, кто вообще не носил бороды. Его волосы цвета каштана были заплетены в косичку, а под носом красовались аккуратно подстриженные усы. Самый волосатый дверг — Шерман Буривер — постоянно молчал. Впрочем, другие дверги утверждали, что он не немой. Но как ни уговаривали его вымолвить хоть слово, он упрямо хранил молчание и лишь краснел. Зато если рассмешить, его смех был громким и по заразительности не уступал даже смеху Светозара Солнцепала. Орест совсем не был похож на того, кем он был в Темносводе. От его задиристости не осталось и следа. Он в основном молчал, вдумчиво слушал умные мысли Тордана Цветокрада либо наслаждался музыкой Софрана Фемольда.

— Хорошей ты души, дверг, — обратился Тордан к Сормиту. — Но уж больно упрямый. Считаешь, что умнее всех.

— Благодарю, взаимно, — улыбнулся тот в ответ. — Я никогда не считал себя умным. Я мудрый.

— От скромности ты не помрешь. Если бы не видел тебя в бою, никогда бы не сказал, что ты наемник.

— Хороший наемник никогда не будет выглядеть, как наемник.

— Это благое дело: излечить здешние края от этой болезни, где ущемляют другие расы. Тем более в Разноместе, где сама идея государства предполагает мирную жизнь бок о бок разных рас. Немыслимо просто… — покачал он головой. — Меня восхитило то, что я почувствовал в тебе. Ты делаешь это не ради денег. Тебя это действительно заботит.

— Как знать… — Сормит провел пальцами по шрамам на голове.

— Поверь мне, я знаю.

— Ну а ты… уверен, что со стороны Светлоплота есть возможность подняться на пик Тригорья?

— Пока не увижу, не могу знать точно… Но в любом случае это будет полезное путешествие. Любая истина обретается лишь в пути… Истина облагораживает душу, — покрутил пальцами одну из плетеных косичек своей бороды ментор.

— Легенды говорят, подняться на пик Тригорья невозможно. Это верная смерть.

— Также они говорят про двухголовых великанов, что обитают там.

— О да, я помню эти сказки…

— Ну они же должны были туда как-то попасть?

— Это лишь легенда.

— Как и та, что пик Тригорья недоступен, — довольно улыбнулся черноглазый дверг.

Сормит нахмурил лоб и впервые ничего не ответил. Он понял, что его только что хорошенько уделали.

— Со стороны Бескрайних Высот слишком крутой подъем. Но что, если нужно зайти со стороны Светлоплота? Задумайся только, — блеснули черные глаза дверга, — побывать на самой высочайшей точке Висзерии.

— Не на каждую гору Бескрайних Высот я бы стал подниматься, а ты говоришь о пике Тригорья. Нет, я, конечно, не из трусов, но не вижу ничего привлекательного в этом. Пробирающий до костей холод, сугробы, завывающий ветер. Меня в этом абсолютно ничего не возбуждает.

— Ну если передумаете, будем рады вам. Вместе обретем истину.

— После того как мы выполним дело, я бы предпочел устроить марафон по борделям Порфира, Темносвода и Созвезда, по пути еще потрахивая крестьянок. Вот моя истина.

Тордан Цветокрад улыбнулся.

— В этом весь я: жизнь наемника и приключения трахаря! — смеясь, достал из нагрудной сумки трубку Сормит.

— А где же та единственная?

— Каждая женщина, что подо мной — та самая и единственная, — закурил синедымку он. — У меня слишком большое сердце, его на всех хватит. Серьезно, весь наш мир крутится вокруг этого: мы восторгаемся запахом цветов, а ведь он есть благодаря тычинкам и пестикам; мы вдохновляемся пением птиц, а они лишь ищут партнера, чтобы совокупиться; мы любуемся брачными танцами животных, хвостами павлинов, но все это делается ради одной цели. Я один из немногих предпочитаю говорить о том, что у других только на уме. Ты постоянно говоришь про свободу, истину и другие высокоморальные вещи, но вся правда в том, что я-то посвободнее тебя буду.

— Но ведь это все делается ради продолжения рода. Ради цикла жизни. Сознательные существа на то и сознательные, они выше своих инстинктов.

— О да, я так и знал,