Глава 25

Встреча с важным человеком

Посмотрев на казнь лорда Рассела (вернее, я пошел смотреть, но в самый ответственный момент отвернулся и расплакался, не в силах созерцать такое зверство), я решительно направился в Вестминстер, исцеленный от своего презрения к смерти Карла Первого. Многие горожане спешили по домам, наверное, те, кто имел более утонченную натуру и не мог выносить подобных зрелищ. Они оборачивались, словно боялись, как бы жуткая картина казни не шла за ними по пятам, и в глазах их читался страх, ужас, сожаление и даже гнев.

Я зашел в здание суда, но, к своему удивлению, никого там не обнаружил, даже вездесущих слуг. Я постучался в три двери подряд, откуда прежде выходили какие-то судебные чиновники и посетители, но никто мне не ответил, только эхо разносилось по бесконечному коридору. Наконец я увидел какого-то старичка, который и сообщил мне, что все чиновники ушли посмотреть на дело своих рук, то есть, на казнь лорда Рассела.

Через несколько дней мне повезло значительно больше. Все служители оказались на местах. Суд заседал, поскольку накопилось много неотложных дел и надо было все побыстрее решить, прежде чем распустить адвокатов на каникулы. Пока я ждал удобного случая, чтобы перехватить кого-нибудь из судей, ко мне подошел мужчина в парике с большой синей папкой и, слегка дотронувшись до моего плеча, жестом приказал мне следовать за ним. Я обрадовался и решил, что судьи наконец-то решили заняться моим делом и прислали за мной этого милого джентльмена. Каково же было мое удивление, когда он завел меня в тихий закуток, а потом, оглянувшись и убедившись, что нас никто не подслушивает, неожиданно спросил:

— Как поживает ваша достопочтенная матушка, Джон?

— Великолепно, сэр, — растерянно произнес я, удивившись, откуда этот господин знает меня, да еще и мою мать. — Правда, я не видел ее вот уже два месяца. Думаю, одному Богу известно, как они там на ферме справляются без меня.

— Я уважаю вас и восхищаюсь вами, Джон, — продолжал пожилой джентльмен, склонив голову. — Немногие придворные кавалеры испытывают такое глубокое чувство долга в наше время. Вы не представляете себе, как я любил свою матушку! — тут он поднял глаза к потолку, и я проникся к нему доверием, хотя с самого начала этот господин показался мне несколько странным.

— Приношу свои извинения, сэр, — ответил я как можно вежливее, стараясь не тревожить его чувства, и, тем не менее, удивляясь, сколько же лет было его матушке, если самому господину можно было дать не менее шестидесяти. — Но я вовсе не придворный кавалер, а сын простого фермера, и в настоящее время стараюсь сам стать фермером.

— Достаточно, Джон, — закричал он. — По твоему лицу я уже давно все понял. Ибо на лице этом написана честность, отвага и простота. Но чудится мне, что в столице тебя могут обмануть хитрецы. Горе мне, горе! И я уже слишком стар, чтобы пытаться исправить наш век.

Тогда, посчитав его человеком добрым и надежным, я рассказал почти все, что знал сам: сколько денег я задолжал скорняку, как мне хочется побыстрее уехать домой, потому что зерно уже поспевает, и о том, что, несмотря на все мои пожелания, уехать мне никак нельзя из-за расписки, которую у меня отобрали насильно. Короче, я поведал обо всем, только не сказал, что у меня кончились деньги.

Я разговаривал с этим джентльменом в арке, а остальные адвокаты прогуливались рядом и делали вид, что не замечают нас вовсе.

— Что вы говорите! Боже, какой ужас! — вскричал мой новый знакомый. Он ударил себя в грудь свитком какой-то, наверное, важной бумаги. — В какой стране мы живем? Кто пишет нам законы? Вам не представили даже королевского указа! И вот, в результате, что же мы видим? Молодого человека тащат из дома от обожаемой матушки, в самый разгар сбора урожая, причем за его же собственный счет! Я слышал, что подобное случалось и раньше, но не в таких же масштабах! Это не только противозаконно, юный господин, это, я бы сказал, противоконституционно!

— Я бы не стал вам все это говорить, господин, — признался я, — если бы знал заранее о вашем обостренном чувстве справедливости. Теперь же простите меня, ибо дверь напротив открылась, и я прошу принять…

Услышав это, мой собеседник вытянул вперед руку и произнес, отворачивая голову в сторону:

— Нет-нет, только не две.

— Принять, сэр, мои извинения. — Я с удовольствием пожал ему руку. — Надеюсь, что если волею судеб вас занесет в наши места, вы вспомните вашего верного слугу и его матушку, и не обойдете наш дом стороной (при условии, что я вообще когда-нибудь доберусь до родного очага). Вам будет предложен роскошный ужин и самая мягкая постель.

Я уже намеревался уйти, но старик не выпускал моей руки, а, вцепившись в нее и оглянувшись, зашипел:

— Молодой человек, одним вашим приглашением я сыт не буду. Между прочим, я потерял целый час, чтобы изучить ваше дело и составить мнение о нем. Будучи членом коллегии адвокатов вот уже в течение тридцати шести лет, я сам имею право определять размер гонорара. С высоты моего положения я мог бы запросить с вас пять гиней, но, учитывая ваши стесненные обстоятельства, я удовлетворюсь только одной, да еще полкроны моему делопроизводителю.

Сказав это, он раскрыл папку с подшитыми документами и извлек из нее бумагу, на которой золотыми буквами значилось: «Дело Джона Рида — две гинеи».

— Но, дорогой сэр, я не мог и предположить, что мне придется платить! — воскликнул я.

— Бог ты мой! Неужели вы думаете, что вашу ахинею станет бесплатно выслушивать адвокат? И не надейтесь на это.

— А я-то решил, сэр, что вы слушаете меня потому, что прониклись ко мне симпатией и решили оказать мне помощь, учитывая затруднительное положение, в котором я нахожусь.

— Скряга! Если ты считаешь, что кто-нибудь будет копаться в твоем деле бесплатно, то ты или вправду непроходимый дурак или просто зеленый юнец из глуши. Ну, да оставим это. Я думаю, клерк обойдется и так, а что касается меня, мне хватит и одной гинеи. Но черт