— и был счастлив. Но Львица знала, что он проснется. Конечно же, она дала бедному Торнвиллю обычный сонный порошок… И когда он с удивлением очнулся, то недоуменно спросил:

— Я думал, что это все… Яд был слабый?

— Не было яда, бедный мой. Не было. Было только страшное испытание, которому я подвергла тебя — и себя заодно. Я вычитала эту историю в старой книге — так знатная дама проверила своего воздыхателя.

— И что он?

— Он тоже был готов отдать жизнь ради любви… И доказал это. Но потом не смог простить…

— Он был глупец, любимая… Я так не поступлю!

— Верю!..

И снова жаркие поцелуи и объятия. Пережившему смерть Торнвиллю могло ли быть более блаженное воскресение? Предивен небесный драматург, закрутивший эдакий сюжет! Слов не было… А после влюбленные лежали, крепко обнявшись, боясь хоть на единый миг выпустить другого, и у обоих на глазах были слезы.

Элен только и прошептала:

— Господи, какие же мы были глупцы! Двое строптивых… Как мучили друг друга…

— Ничего… Это прошло. Тем дороже наше счастье…

18

Зимой и весной 1480 года небесная канцелярия неустанно взвешивала на весах человеческие судьбы и решала, кому из христиан и турок лишиться жизни в ходе осады Родоса, а кому следует продолжить существование на грешной земле. Всех решений мы не знаем. Знаем лишь некоторые, но не будем прежде времени раскрывать тайну. Остается добавить лишь еще несколько штрихов и эпизодов перед тем, как начнется Первая Великая осада.

С началом весны на остров прибыл колосский кипрский командор Гийом Рикар — преемник Запланы по своей должности, с большей частью своих людей. К нему, что характерно, примкнула дюжина-другая венецианских кипрских добровольцев, поставивших защиту веры выше обычных в мирное время склок с иоаннитами.

Примерно в это же время неожиданно явилось предпоследнее серьезное подкрепление: на помощь госпитальерам приплыл итальянский искатель приключений Бенедикт делла Скала, потомок кровавых деспотов Вероны. Их род в непрекращающихся сватках за власть изрядно поредел и в итоге лишился этой власти, однако потребность к действенному бытию осталась в крови делла Скала. И вот один из них, узнав о декабрьском нападении турок на Родос, на свои деньги собрал и вооружил большой отряд, во главе которого приплыл к д’Обюссону. Кондотьер не поскупился, его люди были вооружены отменно, и все с "огненным боем".

— Ничего не прошу и не требую, сиятельный господин, — кратко, как и подобает суровому воину, заявил полководец, встретившись с магистром Пьером, — только дайте возможность мне и моим людям пролить свою кровь в схватках с нехристями во славу Господа!

— И Он дарует тебе это, и венец жизни будущей, добрый и верный слуга Христов! Ты доказал свою веру своими делами, ибо, по слову апостола Иакова, вера без дел мертва. Даже мусульмане обвиняют нас, христиан, что вера у нас есть, а дел веры — нет. И разве они неправы? Родос обращается ко всем христианским государям с мольбой о помощи, но никто не присылает армии, идут только мелкие отряды добровольцев и даже доблестные единицы, а монархи в лучшем случае шлют деньги или оружие. Ты оказался выше их, прибыв сам, никем не принуждаемый, только своей совестью и долгом. Тем более велика твоя награда у Царя Небесного! — Великий магистр погладил по голове одного из своих псов и с тревогой спросил Бенедикта: — Не слышал ли ты чего о брате моем?

— Есть вести, и они нехороши. Не хочу клеветать на короля Франции, но, по моему разумению, он препятствует своим рыцарям отправиться на Родос.

— Я тоже слышал нечто подобное… Верится с трудом. Людовик помог деньгами и оружием, да еще замолвил свое слово перед папой.

— Мыслю так: денег и пушек у него в избытке, а такого полководца, как Антуан д’Обюссон, виконт де Монтэй — поискать. Рыцари ему нужны для борьбы со своими большими феодалами, вот он и чинит препятствия. А может, боится войны с султаном?

Новости приходили тоже неважные: отовсюду с Малой Азии и даже Румелии[43] двигались войска к Ликии. Султанский флот по весне готовился покинуть Галлиполи. На острове поймали турецкого шпиона, который под пытками показал какую-то несуразность, что, мол, султан Мехмед умер и войска вводятся, дабы избежать мятежа в Ликии и Карии, где принц Зизим хочет оспорить престол у своего брата Баязида. Выглядело правдоподобно (тем паче, что после смерти Мехмеда в 1481 году так и произошло), кабы не то обстоятельство, что султан был жив и здоров.

Родосская крепость, казалось, скоро лопнет от обилия собранных в ней запасов — оружия, пороха, зерна и всего прочего, включая даже древесину срубленных по окрестностям деревьев. Самый разнообразный народ организованно работал на нуждах обороны. Великий магистр собрал на трудовой фронт всех, кого только мог. Работали бродяги, рабы, окрестные селяне, простые горожане, моряки, ремесленники, евреи, воспитанники сиротских приютов, женщины, монахи. Монахов заставил трудиться пылкий Фрадэн, принеся тем самым неожиданную и серьезную пользу.

Трутни пытались обжаловать свое положение у архиепископа Убальдини, но он с радостью подтвердил их обязанность работать на благо Родоса своим благословением. Мало кто знал, каковы были "корни" этого дела. Сюжет стар как мир, и это короткое отступление можно было бы озаглавить так: "монах и клопы".

Клоп — давний и назойливый спутник человека, побуждающий его либо долго и отчаянно бороться, либо, проиграв, терпеть дружеские укусы немилосердного и хорошо организованного победителя. Фрадэн терпел, считая клопов неприятными созданиями Божиими, но в последнее время стал ходить, весь искусанный, или, правильнее того сказать, просто изожранный ими. Умиротворение души, покаяние, слезы сердца, общение с Богом — все омрачалось зудом и чесоткой. Самое главное, что вся прочая братия, жившая неподалеку от ворот Святого Георгия при византийской церкви Святого Марка, тоже страдала от клопов, но словно не замечала клопиного нашествия и этим как будто укоряла Фрадэна. Как же, мол, так, ты, такой подвижник и аскет, а не можешь такую малость претерпеть — как же ты избавишься от мук геенны?..

Шли месяцы. Стоическое терпение Фрадэна дало первую трещину, когда он наблюдал, как процессия 30 избранных нищих счастливо шествует внутрь госпиталя на традиционную выдачу хлеба и вина. Он, глядя на их изъязвленные, окоростовевшие лица и руки, тихо спросил одного из санитаров, не нанесли ль они им клопов. Тот ответил, что нет: конечно, клоп как вид в госпитале водится и в целом практически неистребим, но имеется не в ужасающих количествах, и борьба с ним ведется довольно успешно.