А чего говорить-то? Наверняка Первак все возьмет на себя. Лишь бы мама и любимая женщина остались на свободе. Жили бы по-прежнему по соседству, и Зоя заботилась бы о своей несостоявшейся свекрови. Хотя бы в благодарность за то, что избежала тюрьмы.

Снегин опасался сказать чего-нибудь не то. К Зуеву он тоже особой симпатии не испытывал. Есть такие люди, которые считают, что последнее слово всегда должно оставаться за ними. Зачем было давить?

Нет, блин! Даже после развода бывшая жена все равно моя собственность! И она пожалеет!

– Раз дело раскрыто, я к своим обязанностям вернусь. Мне тут подвалили – выше крыши, – фальшиво сказал он и громко щелкнул мышкой. – А вы там теперь сами.

– Ага, – передразнил его следователь. И дал отбой.

Вот и все. Дальше рутина. Осталось с Карловичем разобраться. Глянуть, насколько он держит слово.

* * *

Он во всем винил Егора, и только его. Потому что, увидев окровавленного матроса, почти пацана, чья правая рука была раздавлена тросами, Первак невольно подумал о своем давнем сопернике: а как бы поступил он? Взял бы ответственность на себя или устранился? Ответ очевиден.

Парень был виноват в случившемся сам, не соблюдал технику безопасности. Зеленый еще, рейс если не первый, то второй или третий. Откуда опыт? И пацан стал жертвой рыболовного трала. Металлические тросы перекрутили мягкие ткани руки, большой палец был оторван моментально, указательный висел на куске кожи, а мышцы предплечья измочалило.

Первак тогда отправился в рейс судовым врачом на сейнере-траулере. Других вариантов не предложили, а Остап не колебался: лишь бы не в Москву. И случился тот роковой рейс.

Капитан сразу прервал промысел и решил вызвать вертолет. Транспортировать юного матроса в ближайший порт, и там уже пусть опытные хирурги решают, что с ним делать. Но погода была плохая, состояние моряка тяжелое. Да и с транспортом ситуация сложная. Траулер принадлежал частной рыболовецкой компании, а они в первую очередь деньги считают.

Первак был уверен, что спасает парню жизнь, когда решился на ампутацию. Прямо на борту судна. Матрос находился без сознания от болевого шока и согласия на операцию дать не мог, а капитан угрюмо сказал:

– Делай как знаешь, конечно. Ты, Ося, врач. Но я бы подождал вертолет.

А Первак уже почувствовал кураж. Егор ни минуты не колебался бы. Вот она, возможность совершить подвиг в стиле Зуева!

Операция прошла, на взгляд Остапа, успешно, жизнь парня была спасена. Кровотечение остановлено, гангрены удалось избежать. Каково же было удивление Первака, когда через несколько месяцев матрос подал в суд! Двадцатилетний парень остался без руки и во всем винил судового врача! Говорили же ему: вызывай вертолет! На берегу, в больнице, руку спасли бы!

Первак – врач общей практики, а не хирург. Так какое право он имел так поступить?!

А дальше потянулось долгое судебное разбирательство и куча экспертиз. Какова была вероятность, что вертолет не прилетит или его придется долго ждать, насколько виноват капитан, что не настоял на своем, а насколько судовой врач. Показания свидетелей, рыдающая на трибуне мать моряка, его негодующая девушка в зале, на первом ряду.

В итоге Первак лишился лицензии и возможности практиковать. Срок ему дали условно, но приговор был вынесен! Виновен!

«И зачем ты полез?! – корил он себя. – Не вмешался бы, все спихнули бы на капитана. Но резал ты! Ты и виноват теперь!»

Пришлось вернуться в Москву. Благо Зуев наконец достроил дом, и Ося уже не рисковал столкнуться с Зоей у лифта или у подъезда. Мать напрягла все свои связи и пристроила Осю статистиком, которому не надо заниматься непосредственно больными, работа чисто бумажная, с цифрами.

Так Остап Первак лишился любимой профессии. Его ненависть к Зуеву росла, потому что Егор шел по жизни победителем. Ну невозможно было это терпеть!

«Когда-нибудь я его ударю, – с ненавистью думал Первак, слушая от матери об успехах Егора. Та словно нарочно подзуживала. Накачивала. А потом и Зоя присоединилась.

Они стали любовниками, когда вопрос о разводе Зуевых был решен окончательно и Зоя переехала на старую квартиру, в «сталинку». Первак был счастлив, но еще больше возненавидел друга детства.

Откажись тогда Егор от Зои, не было бы этих мучительных лет ожидания. Плавбазы, потом рокового рейса. Никто не лишил бы Осю лицензии. Он был бы сейчас врачом, занимался любимым делом. Жил бы с женщиной, которую боготворил, и у них уже были бы взрослые дети.

Егор разрушил все. Украл у них с Зоей двадцать лет счастья. А теперь хочет лишить Зою денег, квартиры, которая ей так необходима. Ведь Зое некуда идти: у ее брата большая семья. И мать там живет, в родовом гнезде.

А Зуев еще пообещал веселых соседей подогнать. Он так и сказал: подгоню. Соньке назло. Это он еще не знал, что Зоя с Осей решили пожениться!

Разве был другой выход?

Представьте себе безмятежное море, не забывая, что под водной гладью живет вспыльчивый, гневливый и мстительный бог. Готовый, если допекут, разразиться яростью и крушить все подряд.

Это называется: накопилось.

* * *

Свобода! Герман невольно принюхался: конец февраля, и уже пахнуло весной. Или это особый ветер свободы? Надежд, перемен, удачи. Неделю пришлось протомиться в СИЗО, и тюремный запах въелся в волосы и кожу.

Но Снегин не подвел. Настоящий убийца дал показания и во всем признался. Поэтому с Германа обвинения сняли.

– Свободен, – неласково сказал следак.

– Я хочу дать показания. Дайте мне бумагу и ручку. – Герман придвинулся к столу.

– В смысле показания? Свидетельские? Нет нужды, – буркнул следователь. – Вы были без сознания, когда убийца наносил удары Зуеву.

– Я мошенник. – Герман невинно посмотрел на собеседника. – Разводил лохов на бабки. Хочу подробно обо всем написать.

– Пошел вон! – рявкнул следователь.

– Вы не поняли. Я провоцировал ревнивых мужей на драку, а потом угрожал им, что пойду в полицию. Шантажировал.

– Все я прекрасно понял! Снегина работа?

– Я ему пообещал.

– Ладно, пиши. Но ты хоть понимаешь, что нужны заявления потерпевших? На чем прикажешь строить обвинение?

– Так вы им позвоните. Я все имена укажу. А деньги готов вернуть. За вычетом накладных расходов.

– Чего?!

– Я же потратился на восстановление здоровья. Били меня порою всерьез.

– Разберемся.

«Первым делом верну бабки Антонову, – думал Герман, идя к проходной. – Время потяну. А там, глядишь, и утрясется».

За воротами стояла машина. Возле нее прохаживался мужик в теплой зимней куртке, но без шапки. Герман не сразу узнал брата. Постарел. Хотел было шмыгнуть за угол, но Борис уже заметил младшего.

– А ну стой! – скомандовал он.

Герман замер. Что-то новое появилось в голосе брата. И