Дэн внимательно заглядывает в Ленкины сияющие глаза. Нет, вроде не прикалывается. Ничего не знает. Ну, Таня…

– Но счас-то я исправился? – Дэн снова притягивает Ленку к себе.

– Счас ты молодец! – впивается Ленка в его наглый рот.

И целовальная эпопея с хлюпаньем и причмокиваньем продолжается. Нет, это просто невыносимо. Не кухня, а какая-то изба-сосальня. Несчастный Тихоня с ревностью поглядывает то на Ленку с Дэном, то на Нинку, с хитрой улыбкой потягивающую вино. Ее горячий зад на его коленях уже давно превратил Тихонин уд в стоячий кол, а его жизнь – в сладостно-болезненную муку. Он боится пошевелиться, боится кончить, боится, что Нинка слезет с него, что она сядет на кол, что не сядет, что посмеется над ним, что у них ничего сегодня не получится, – и совершенно не знает, что ему делать. Пытаясь отвлечься, Тихоня поворачивает голову, и внимательно смотрит в окно на мотоцикл Иж, прикованный цепью с замком к решетке у парадной.

– Ленка, а ты давно на мотике рассекаешь? – сдавленным голосом вопрошает Тихоня.

– Второй год, – отвечает девушка, нехотя отрываясь от уже распухших губ Дэна.

И снова прилипает к ним.

– Ничего себе. А мы-то и не знали, – Тихоня рад, что появилась возможность и отвлечься, и отвлечь. – Так ты что, с рокерами, что ли, тусуешься?

– Угу, – в этот раз Лена решила не отрываться от любимого тела.

– И где гоняете? – не унимается Тихоня. – По Невскому?

Лена возмущенно поворачивается к нему. Ее красивые пьяные глаза полны негодованья.

– Достал ты, Тихонов! Займись делом уже. Девушка твоя сейчас заснет от скуки.

Но Нинка вовсе не спит. Она в раздумьях. Три клевых чувака в кухне, и она еще не определилась в своих планах на них. А вот насчет Лены она как-то сразу все решила и теперь тихо ее ненавидит.

– Симпотный у тебя пес, Энди, – говорит Нинка, выдавая Кузе очередной шмат резиновой колбасы с вкраплениями жира. – А он когда-нибудь наедается?

– Нет. У него булимия, – мрачно отвечаешь ты, не отрывая глаз от окна. – Будет жрать, пока не лопнет.

– Хороший песик. Лохматый. Ушастый. – Нинка треплет мягкие собачьи уши. – А чего никто не хвалит новую прическу Тиши? Это я его так постригла. И вас всех, кстати, тоже могу.

У Тихони действительно новая прическа – сбоку мало, сверху много, концы волос и хвостик сзади выбелены. Жутко модный чувак с лютым хайром.

– И, правда, почему никто не хвалит этот чудный ананас? – глумливо вопрошает Дэн.

Все, кроме Тихони, смеются. Даже Нинка. Хотя прича кайфовая. Тихоне очень идет. И сделана профессионально. Не то что ваши драные самопальные челки. Но на Тихоне все выглядит смешно. Вам так кажется, во всяком случае.

– Это нью-вэйв, между прочим, – говорит новоиспеченный модник.

– Угу. Я ее с постера «Дюран-Дюран» содрала, – подтверждает Нинка.

«Дюран-Дюран»? Так это же все меняет. Дэн приглядывается. И переобувается в полете.

– Очень классно, Нинка. Суперский ананас. Я подумаю.

– А Кузю можешь постричь, а то он зарос? – спрашиваешь ты.

– Под «Дюран-Дюран»? – смеется Нинка. – Легко.

Легкая она баба. Необидчивая. Веселая. Не то что ты.

Дэн, тыча пальцем в окно, громко спрашивает (практически орет, собака):

– Энди, смотри! Это не твоя жаба прется? Вырядилась-то как!

И точно. Проглядел! Отвлекся на Нинку. К парадной подходит Объект в нарядном платье и туфлях на каблуках. Она слышит вопрос Дэна, меняется в лице, поднимает глаза – видит уставившиеся на нее пьяные рожицы, краснеет, разворачивается у дверей и быстро уходит обратно.

Ты вспыхиваешь и искришься, как сухой камыш:

– Ну ты и придурок, Дэн!

Бежишь к дверям.

– Ой, какие мы все ранимые. Прямо кисейные барышни! – кричит Дэн тебе вдогонку.

Но ты уже его не слышишь. Уши заложило от обиды и досады. Она пришла! А ты ее проворонил! Дал обидеть козлу Дэну! Милая, хорошая, ранимая, твоя! Ты выбегаешь из квартиры прямо в тапках. Дверь остается открытой нараспашку. За тобой увязался песик, бежит рядом, заливается радостным лаем. Метров через двадцать тапки слетают, но ты бежишь дальше. По асфальту, по газонам, по песчаным дорожкам. Зачем бежишь? За кем бежишь? Объекта впереди нет. Исчезла без следа. Растаяла в воздухе? Спряталась? Может, ее и не было вовсе? Ты добегаешь до ее дома, торчащего рядом с полузасыпанным озерцом. Останавливаешься, напряженно глядишь в окна на третьем этаже. Они все горят желтым резким светом. Все! И в ее комнате тоже. Пес прыгает рядом, тявкает. Ему понравилось. Хочет еще так поиграть. Глупый пес. Глупый ты. Глупый и несчастный. Все у тебя через жопу. Гоняешься за каким-то миражом. Дэн, конечно, тоже редкостный мудак. Помог тебе в очередной раз. Зачем, вообще, это все? Ты удивленно смотришь на свои босые, грязные, израненные ноги. До тебя только сейчас доходит, что ты бежал босиком. Босикомое!

– Ну, ладно. Похоже, любовь сегодня и впрямь от меня ушла, – говоришь ты вслух. – Пошли домой, соба́к!

Глава 33. Мы, ребята-пункера, веселимся до утра.

Веселиться как хотим нам никто не запретит

Ты заходишь в парадную с тапками. Ранки на ногах неприятно саднят. Дверь в квартиру все еще открыта настежь и оттуда на лестницу вылетают недвусмысленные стоны звериной страсти. Рядом с дверью стоит маленькая покрасневшая старушка. Это баба Валя с восьмого этажа. И чего ей не спится? Шастает тут по вечерам совершенно без дела. Типа напряженно ждет лифта. Правое ухо высунуто из-под платка. Но она, похоже, ему не верит. Отчаянно трясет фарфоровой головой. Вот же палево. Теперь уже стопроцентное. Ты с тапками в руке пытаешься проскочить мимо нее. Как бы не так! Проход наглухо закрыт.

– Совсем стыд потеряли! – И такое искреннее возмущение застыло в васильковых глазах, такая искренняя обида. – Так стонут! Так стонут! Я думала, может там плохо кому…

А там кому-то очень хорошо. И это более чем возмутительно.

– Куда твои родители-то смотрят, Андрюша?

– И вам здрасьте, баба Валя. Не обращайте внимания. Родители уехали, а мы с ребятами пьесу репетируем.

Баба Валя скептически меряет тебя взглядом.

– Угу. Я так сразу и поняла. «Тысячу и одну ночь», наверное, ставите?

– Нет. «Декамерон». Вы бы лифт вызвали, а то он сам приехать не догадается.

Баба Валя многократно обиженно цокает, прячет уши под платок и отступает к лифту.

– Эх, Андрюша, Андрюша. Бедные твои родители…

Квартира заполнена стонами и скрипом. Фильм ужасов какой-то. Ты долго моешь ноги в ванной, пристально глядя на грязную ржавую воду, медленно стекающую в слив.