допускал возможности защищать Аишу в присутствии Хадиджи в такой деликатной ситуации. Нет, он злился, подавляя свою грусть, что не позволяла ему в открытую защищать себя перед отцом. Разгорячившись от гнева, он обратился к отцу, на самом деле адресуя свои слова матери:

— Это же произвол, которому нет оправдания ни с точки зрения здравого смысла, ни с точки зрения мудрости. Неужели ещё есть такие мужчины, что не знают многих вещей о достойных женщинах, которых держат дома взаперти, вдали от их родных, с которыми те хотят пообщаться, и то лишь в рамках дозволенного?

Но мать и не думала возражать ему, она лишь пыталась скрыться за спиной их отца, пока не отыщет выхода из тупика между Аишей и Хадиджей, в котором оказалась. А когда Фахми откровенно заговорил с ней о своей потребности, он посчитала необходимым сказать ему также откровенно:

— А не лучше ли будет тебе подождать, пока к нам не придёт весть от этих посетительниц?!

Хадиджа не могла больше хранить молчание, и подталкиваемая собственной гордостью, которая непременно хотела показать всем насколько ей безразлична вся эта тема, несмотря на внутреннее волнение и пессимизм, сказала:

— Это одно, а то — совсем другое, а потому нет никакой необходимости откладывать одно из-за другого…

Мать тихо, но твёрдо произнесла:

— Мы все согласны отложить замужество Аиши до тех пор, пока Хадиджа не выйдет замуж.

Аиша только и могла, что мягко и примирительно сказать:

— Это уже давно решённое дело…

Грудь Хадиджи наполнилась злобой, как только она услышала в голосе сестры эти мягкие нотки, но свойственная ей самой мягкость, возможно, ещё больше злила её. Может быть, это было оттого, что сестра внушала симпатию, которую Хадиджа изо всех сил отвергала, или из-за того, что ей хотелось, чтобы сестра откровенно выразила свой протест. Тем самым она дала бы ей шанс накинуться на неё и успокоить свой гнев, раз уж эта ложная и ненавистная ей симпатия была бронёй Аиши, которой та прикрывалась от неприятностей, и удваивала гнев Хадиджи, что всегда был начеку. И в конце концов, горячым тоном она смогла произнести:

— Я не согласна с тем, что это уже давно решённое дело, ведь несправедливо, когда злой рок принуждает вас упускать свой шанс!..

Фахми обратил внимание, что в словах Хадиджи таилась некая мрачная грусть, несмотря на то, что внешне она, казалось, находилась во власти альтруизма. Он высвободился из-под гнёта своих личных печалей, и теперь испытывал раскаяние из-за того, что вырвалось у него в порыве, и заставило Хадиджу считать его откровенно расположением к Аише. Обращаясь к Хадидже, он сказал:

— Начинать разговор с отцом о просьбе Хасана Эфенди не означает, что нужно согласиться на свадьбу Аиши прежде твоей свадьбы. Для нас уже хорошо будет получить его согласие на сватовство, о котором мы объявим в подходящее на то время!

Ясина не убедила обоснованность мнения о том, что следует устроить одну свадьбу раньше другой, однако он не нашёл в себе достаточно смелости, чтобы высказать свою точку зрения. Он лишь ограничился словами, из которых было ясно, что он хочет сказать:

— Женитьба — это тот путь, который не минует никого, и тот, кто не женится сегодня, женится завтра.

И тут раздался звонкий голос Камаля, который с интересом следил за их разговором — он неожиданно спросил:

— Мама…, а почему женитьба — это тот путь, который не минует никого?

Однако она не стала обращать внимания на него, так как его вопрос не возымел на неё никакого действия, в отличие от Ясина, который разразился зычным смехом, не сказав ни слова. Мать же промолвила:

— Я знаю, что любая девушка выйдет замуж — не сегодня — так завтра, однако тут есть такие моменты, которыми не стоит пренебрегать…

Камаль снова задал вопрос:

— А ты, мама, тоже выйдешь ещё раз замуж?

Все громко засмеялись, и смех несколько разбавил напряжённость. Ясин воспользовался этой благоприятной возможностью и приободрившись, сказал:

— Я расскажу об этом отцу, и в любом случае, последнее слово за ним…

Хадиджа со странной настойчивостью произнесла:

— Непременно… непременно… так и должно быть…

Этим она имела в виду то, что с одной стороны, знала о невозможности скрыть подобную вещь от отца, а с другой, была уверена, что отец не согласится выдать Аишу замуж раньше неё, и при всём том продолжала упорно делать вид, что ей полностью безразлично. И хотя ей было неизвестно, что же связывало офицера полиции с теми посетительницами, волнение и пессимистический настрой её, которые она испытывала с самого начала, не покидали её ни на мгновение…

25

Хотя Амина в своей жизни ни раз, и ни два сталкивалась с чем-то, что расстраивало её безмятежность, ей ничего не было известно о совершенно иных поводах для этого. На сей раз они отличались особым характером, так как, по сути, казалось — в отличие от того, что было в прошлом — что они объединяют всех людей в мире, ибо считались самими счастливыми. Однако в её доме, и особенно в её сердце это стало одной из тревожных и раздражающих проблем. Она была искренней, и часто задавала себе такой вопрос: «Кто считает, что в нашем доме ждут появления жениха с замиранием сердца? Это принесёт нам столько тягот и забот!..» Однако всё именно так и происходило, и сердцу её приходилось бороться сразу с несколькими представлениями одновременно, при том, что она не находила уверенности ни в одной из них. То ей казалось, что согласие на замужество Аиши раньше Хадиджи лишний раз служило подтверждением того, что это предрешит судьбу её старшей дочери, а то ей казалось, что упорное сопротивление судьбе очень и очень опасно, и может привести к вредным последствиям для обеих девушек. Но несмотря на такие рассуждения, ещё тяжелее ей было запереть дверь перед таким чудесным женихом, как тот