— У меня есть для вас важное известие, выслушайте…

Все заинтересованные взгляды направились в его сторону, и никто не сводил с него глаз, ибо общеизвестная уравновешенность юноши и впрямь заставила их всех ожидать, что он сейчас скажет им нечто важное. Фахми же продолжал:

— Новость состоит в том, что Хасан-эфенди Ибрахим, офицер полиции из Гамалийи — один мой знакомый — как вам известно, встретился со мной и попросил передать моему отцу о том, что он желает посвататься к Аише..!

Эта новость произвела — как понял Фахми, ещё до того, как он долго колебался и размышлял — резко отличный эффект: мать с большим интересом посмотрела на него; Ясин же присвистнул, пристально поглядев на Аишу шутливым взором, и потряс головой. Младшая же сестра опустила от стыда голову, чтобы спрятать лицо от их глаз, которые рассматривали каждую чёрточку на нём, и не показывать им волнения в её трепетавшем от счастья сердце. Хадиджа встретила эту новость поначалу с изумлением, превратившимся по непонятной для неё самой причине в страх и пессимизм. Она была похожа на школьницу, что ожидает с минуты на минуту результатов экзамена, и тут до неё доходит весть о том, что её одноклассница сдала экзамен успешно, и потому это имело для неё особый характер. Мать в смущении, которое было совсем не к месту, ведь в таком положении нужно было радоваться, спросила:

— И это всё, что он сказал?

Фахми, остерегавшийся бросить взгляд на Хадиджу, ответил:

— Мне показалось, что он ещё сказал, что хотел бы удостоиться чести попросить руки моей младшей сестры.

— И что ты ему ответил?

— Естественно, я поблагодарил его за его доверие…

Мать не задала ему ещё один напрашивающийся вопрос, который ей подсказывало любопытство: о том, что ей так хотелось узнать. Однако сделала она это с тем, чтобы замаскировать своё смущение и дать себе отсрочку на размышление. Затем она принялась спрашивать, не с этой ли просьбой связано появление тех трёх посетительниц, что приходили к ним в дом несколько дней назад?! Тут она вспомнила, как одна из них в ходе беседы о семье господина Ахмада сказала — до прихода Хадиджи — что они слышали, что у него есть две дочери; вот тогда она и поняла, что пришли они за тем, чтобы взглянуть на обеих девушек, но осталась глуха к их намёку. Посетительницы принадлежали к семейству торговца из квартала Ад-Дарб Аль-Ахмар[37]. Отец того офицера, о котором как-то говорил Фахми, служил в Министерстве труда и занятости. Но это ещё не опровергало решительно всякую связь между двумя семьями, так как обычно одно семейство засылало свах из числа дальних родственниц из осторожности. Как же ей хотелось спросить Фахми именно об этом, и как же она боялась, что ответ его станет подтверждением её опасений, и обречёт на новое разочарование все надежды старшей дочери. Однако Хадиджа случайно сама, вместо матери, задала вопрос, что рвался из её груди наружу, при этом невольно сев и вяло засмеявшись:

— Может быть, это и привело тех трёх посетительниц к нам домой пару дней назад?

Но Фахми перебил её и сказал:

— Да нет. Он сказал мне, что пошлёт к нам свою мать в случае согласия на его просьбу…

Однако, несмотря на тон, который внушал им, что он говорит правду, он не был искренним в своих словах: из рассказа офицера он понял, что те дамы, что посетили его мать, — родственницы молодого человека. Но он боялся, как бы его слова не причинили боль старшей сестре, к которой, несмотря на всю его любовь к Аише и убеждённость в том, что его друг-офицер достоин её, питал нежные братские чувства, и испытывал величайшее страдание из-за её невезения. Возможно, именно её неудачи и невезение и оказали на его чувства к ней такое сильное воздействие, достигшее высшего предела.

Ясин громко засмеялся, и с юношеским ликованием сказал:

— Кажется, скоро мы соберёмся сразу на двух свадьбах…

Мать с неподдельной радостью воскликнула:

— Да услышит тебя Господь…

— А ты поговоришь с отцом и от моего имени тоже?…

Этот вопрос вырвался из его уст, пока он занимался вопросами чужого сватовства вместо своего собственного, однако после того, как он заикнулся об этом, наступила странная пауза, словно внушившая ему воспоминания. Но вопрос этот сорвался не с языка его, как если бы он их слышал, но слова входили в одно ухо и вылетали из другого, не задержавшись там и погрузившись в глубины сознания. Те воспоминания плавали и цеплялись за него, и случайно на ум ему пришёл аналогичный вопрос, который он и задал матери при похожих обстоятельствах. Сердце его сжалось от боли, и он вновь почувствовал несправедливость, похоронившую его надежду заживо.

Он снова сказал себе, как уже делал не раз за последние дни: как он был бы счастлив и доволен всей своей жизнью, как радовался бы завтрашнему дню, не будь жестокой воли отца. Эти воспоминания отвлекли его внимание от других дел, и он поддался грусти, точивший его сердце. Мать же долго думала, а затем спросила:

— А не лучше ли нам будет подумать о том, что мне ответить твоему отцу, если он спросит меня, что же по сути подтолкнуло этого офицера попросить руки Аиши, и почему он не просит руки Хадиджи, ведь он пока что не видел ни той, ни другой..?

Обе девушки внимательно посмотрели на мать, однако вспомнили, как тогда они одновременно стояли у окна, хотя сейчас Хадиджа воспринимала это с большим возмущением, чем прежде. Её сердце бунтовало против слепого рока, который во что бы то ни стало хотел вознаградить благом легкомыслие и безрассудство. А потоку радости Аиши преградило путь замечание, брошенное матерью — помеха эта была словно острая кость, застрявшая в горле того, кто наслаждался проглоченным аппетитным куском, и вскоре страх поглотил всю радость, сотрясавшую её душу.

Один Фахми разволновался из-за слов матери, и не в защиту Аиши, как могло показаться. Он не