Не бросает сына в воду,

Снова грабли опускает,

Снова медными проводит

По длине реки подземной,

По длине и поперечно:

Головы кусок и руку,

И спинных костей частицы,

Кости бедренной кусочки

И другие ловит части.

Составляет тело сына,

Лемминкяйнена младого.

Мясо к мясу прилагает,

Примеряет верно кости.»

Калевала

Цветок был похож фигуру девушки. Синий лепесток раскачивался на тонких ножках, стыдливо прикрываясь нежно-зелеными листочками. Бабушка Виена говорила, что у этих цветов разные названия. Их называли «Брат и сестра», «Троецветка» и даже «Мотыльки». Но Аня больше привыкла к Анютиным глазкам.

Старики сказывали: жила-была девочка Анюта, которая очень любила подглядывать за другими и лезть в чужие дела. За то и была превращена в цветок, который назвали Анютины глазки. Вот и сейчас, глазки подглядывали за маленькой Аней из-под зеленых листочков.

Цветок завораживал. Ласковое солнышко тепло светило с неба, и под его лучами листья красиво переливались всеми оттенками зеленого. Аня протянула руку, чтобы сорвать его.

— Не тронь! — послышался голос бабушки Виены и Аня отдернула руку. — Нельзя рвать Анютины глазки в ясный день! Дождь пойдёт.

Аня послушно кивнула. Бабушка Виена просто так говорить не будет.

Несмотря на осень выдался погожий денек, и Аня с бабушкой Виеной бродили по лесу с корзинками для грибов.

— И вообще ни к чему цветы рвать, — сказала бабушка. — Хочешь домой взять — посади в горшочек. Но только не эти.

— Почему, бабушка? — спрашивала Аня.

— Анютины глазки — цветы осени, распускаются когда все уже умирает, — поясняла Виена. — А этим хоть бы что — знай себе цветут! Потому как они цветут не для живых, а для покойников.

Дождь уже вовсю моросил мелкими каплями, когда Анна и Виталик вернулись в Пинин.

— Он видел их раньше, — сказала Смолина. Виталик вопросительно взглянул на нее. — Я поняла это по его глазам.

— Да ты настоящий детектив, милфа! Но он пгав — кто тебе повегит без доказательств?

— Я уверена, что доказательства есть, нужно только искать лучше.

— Может, подсказка в той загадке пго тгубу? — предположил Виталик. — Что за «А» и «Б»?

— Тут все просто — «А» и «Б» — это Тойво и Юко. «А» упало, «Б» пропало.

— И что же осталось на тгубе? — спросил Виталик.

— Светорожденный.

— Глупая загадка. В чем смысл?

— Думаю в том, что чтобы ни происходило и кто бы ни пропадал — на трубе всегда останется он — Светорожденный. И это не загадка. Это — предупреждение.

Они сидели в незаведенной машине и слушали, как дождь стучит по крыше. Словно кто-то невидимый, но огромный стучался сверху. Он наблюдал за каждым шагом глупых людей, возомнивших, что могут что-то изменить в этом мире.

— И что тепегь? — спросил Виталик.

Анна молча смотрела сквозь запотевшее стекло. Ей нечего было ответить. Эта история была покрыта липким туманом, никак не желавшим расступаться перед чужим взглядом. Смолина запустила руку под куртку, туда, где за пазухой сидел верный Тим. Она незаметно потрепала зайца по плюшевой голове.

— Поехали кофе выпьем, — предложила Анна.

— Это свидание? — неуверенно произнес Виталик.

— Блин, нет, — покосилась на него Смолина. — Я просто кофе-задрот. Как ты со своими компьютерами.

Она протянула Виталику сложенное фото Лисинцевых, которое так и держала в руке.

— Брось в бардачок.

Виталик развернул фото. Анна недовольно покосилась на него. Никто не хотел вспоминать Лисинцевых. И она понимала почему. Есть воспоминания, которые причиняют боль. Воспоминания, связанные с этим делом, таили в себе смертельную опасность.

— В бардачок говорю положи!

— Погоди, тут что-то есть.

На колени Виталику выпала небольшая бумажка, спрятанная в свернутом фото. Виталик развернул ее.

— Огзега, семьдесят девять, — прочитал Виталик.

— Какая еще огзега? Дай сюда! — Смолина выхватила записку. — Орзега! Что это за место?

— Дегевня в двадцати кигометгах от гогода.

— Поехали, — Анна сняла машину со стояночного тормоза.

— Что, так сгазу?

— А ты что, опять испугался? — поддразнила его Смолина. — Цирин не просто так этот адрес подкинул. Записка изначально лежала у него в кармане, потому что по селектору ему сообщила — пришли узнать про Листина.

— Почему он не отдал ее сгазу?

— Присматривался. Я так понимаю в этой истории лучше никому не доверять.

Машина сорвалась с места, унося Анну и Виталика из города. Когда Пинин растворился в моросящем дожде, на крыльцо редакции «Слова Петрозаводска» вышел охранник. Он бросил взгляд в сторону уехавшей машины и набрал чей-то номер на телефоне.

Брюхо Пинина жадно глотало белую прерывистую полосу, словно Пакман из старой игры. Иногда, когда Анне было скучно, она представляла, что Пинин так ест, и его задача проглотить как можно больше этих белых палок.

— Так что, мы тепегь напагники? — спросил Виталик.

— Это с чего вдруг? — нахмурилась Смолина.

— Ну, знаешь, как Бонни и Клайд, вместе гасследуем дело.

— Вообще-то Бонни и Клайд были преступниками, убийцами.

— Да? Не важно. Они же тоже ехали куда-то на машине. Как и мы с тобой, — Виталик многозначительно поглядел на Анну.

— Да только вот ты мне зачем? Ты нужен чтобы инфу в даркнете искать. А в поле от тебя какой толк?

— Как это какой? — напрягся Виталик

— Мне с тобой некогда нянчиться, — жестко ответила Смолина. — Мне нужно, чтобы ты выполнял свою функцию.

Виталик сидел нахохлившись, словно воробей под дождем.

— Для тебя все люди — функции? — обиженно спросил он.

— Слушай, тут тебе не игрушки! Ты понимаешь, что это важное дело?

— Пги чем тут это? Ты используешь людей! Мы как элементы твоего пазла, сейчас нужны, а потом нет.

— Я делаю это ради Машеньки.

— Я тебе не вегю. Не один ногмальный человек не