– Так это, Алексей Тимофеевич, они дело-то посмотрели, долго сидели, с час где-то, и пошли с ним к Фёдору Ивановичу. А потом все вместе уходить собрались. Петрович спросил куда, так сказали, что в обком. Вот, Алексей Тимофеевич я и решила на всякий случай вам позвонить, вы же с Тимофеем Николаевичем столько для нас сделали.

– Позвонила ты правильно, Ирина, но волноваться незачем, партия разберётся. Но ради интереса держи меня в курсе, всё-таки моё дело.

– Хорошо, Алексей Тимофеевич.

Поговорив по телефону, Сокур вытащил из сейфа початую бутылку марочного армянского коньяка, не глядя щедро плеснул в стакан и залпом выпил. Взгляд его упал на жёлтую этикетку «Отборный», и его передёрнуло. Коньяк позавчера принёс ему Пётр, как обычно пресекая все попытки заплатить.

Умный, но недостаточно жёсткий для своей работы, Алексей прекрасно понимал, куда затягивают его эти подарочки и различные одолжения, постоянно оказываемые Петром, но сил отказаться не было, а принимать презенты с каждым разом становилось всё легче. Старший двоюродный брат с более авторитарным характером с лёгкостью подавлял Алексея.

Рука по привычке потянулась к телефону – позвонить отцу – и замерла. Папу меньше месяца назад с почётом отправили на пенсию, и он уехал в Крым подлечить здоровье. Вообще, с приходом Берии для сотрудников, получавших при Ежове награды и внеочередные звания, настали непростые времена. Проверки, перепроверки, амнистии. Вот и Тимофею Николаевичу намекнули. Хотя какой, казалось бы, с завхоза спрос? Ан нет, нашлись доброжелатели, подсидели!

Протянутая рука дёрнулась в сторону, и ладонь обхватила бутылку с янтарной жидкостью. Перед лицом Алексея стояло заплаканное, осунувшееся лицо Некрасовой на первом допросе. Подследственная как сомнамбула раз за разом повторяла просьбу увидеть дочь, не реагируя на его вопросы.

Когда на следующий день в нарушение правил он привёл дочку, Некрасову как подменили. Спокойным уверенным тоном она велела дочке её не ждать, устраиваться в жизни самой, держаться Зинаиды Афанасьевны, соседки по коммуналке, которая забрала девочку к себе, и помнить, что мама её любит. А после ухода дочери просто сказала: «Пишите, что нужно, я подпишу».

А Пётр, выйдя из больницы, стал каким-то недовольным и озлобленным. Хотя ему, можно сказать, повезло: удар, сломавший челюсть в двух местах, его не обезобразил, а два золотых зуба и не разглядеть, если специально не заглядывать в рот.

Мнительность и излишне живое воображение сыграли с Алексеем плохую шутку: ему на память пришёл недавний разговор с братом. Тогда Пётр крепко выпил после юбилея какого-то академика, который специально приехал сам и привёз гостей, несколько таких же учёных стариков, в Петрозаводск, зная, как готовят в столовой Петра. И что-то там у них, ценителей, не заладилось. Впрочем, Алексей, с одинаковым удовольствием уплетавший и драники со сметаной, и салат оливье, и селёдку с картохой, так и не понял, что именно. И почему Пётр обиделся, когда его столовую сравнили с московским рестораном. Но надрался он знатно, факт.

Уже дома, вылив на голову ведро ледяной воды и немного придя в себя, брат начал жаловаться, что его задвигают. Сколько лет он работает заведующим и так, наверное, им и помрёт. Потапов завидует его таланту организатора и не даёт расти. А недавно вызвал на ковёр и устроил выволочку за то, что, пока его не было, половина коллектива разбежалась. А виновата во всём сука Шурка. Пригрел гадюку, пожалел, а надо было её ещё раньше посадить, подстилку белогвардейскую.

На попытку возразить, что всё у Петра достаточно неплохо, последний только махнул рукой: «Что бы ты понимал, Лёха, в другой стране я бы уже хозяином был, да не одного ресторана». Тогда тоже немного принявший на грудь Алексей ничего брату не сказал. А на следующее утро, вернее, в полдень Пётр заявил, что ничего не помнит, и разговора не получилось.

Сейчас Алексей медленно покрывался холодным потом, накручивая себя. Кто эти люди и почему они приехали? Почему сразу потребовали дело, которое он вёл? И главное, что они там нашли? Ясно же, не из-за Некрасовой, кому сдалась какая-то повариха. Сейчас, если уж называть вещи своими именами, антисоветские высказывания Петра заиграли совсем в другом свете. Где, кому и что именно он успел сболтнуть? С какими людьми общался…

«Ах ты паскуда! Юхо!» Сокур не смог сдержаться, вспомнив улыбчивого приятного финна, с которым за каким-то хреном его познакомил брат. Алексей припомнил свой разговор с компанейским Юхо. Теперь, оценивая его как следователь, Сокур видел тень очень нехорошей заинтересованности, скрытой за похабными шуточками и напускным безразличием.

«Во что же ты вляпался, Петенька, а главное, во что меня втянул? Что же тебе, паскуде, не сиделось? Как сыр же в масле катаешься. Если сейчас обойдётся, будет у нас серьёзный разговор: и про финнов, и про пьянки через день, и на какие шиши всё это. Хочешь из партии вылететь – да ради бога, но вот меня ты за собой не потянешь!»

Мысли опять заметались в тесном объёме мозга, но сейчас главной парадигмой стало: «А если за мной уже пришли?! Если этот урод уже натворил что-то большее, чем разговоры про свой ресторан?!»

Сокур вскочил из-за стола, дёрнулся к двери, замер и так же рывком вернулся назад. Потянулся к бутылке, но увидел, что коньяка в ней уже нет. Схватил лежащую на столе папку, раскрыл и принялся читать какую-то справку, данную сельсоветом Вербеевки истопнику Ратаковскому Пахому Ивановичу. Из справки выходило, что Пахом – старый большевистский кадр, и сельсовет сгорел не по его контрреволюционному умыслу, а сам по себе, по причине неисправности печки.

Прочитав справку раза три, следователь, наконец, начал вникать в суть. Быстро пролистав дело и освежив его в памяти, недрогнувшей рукой Алексей начал писать постановление о прекращении уголовного дела.

Телефонный звонок прозвучал неожиданно и требовательно. Сокур чертыхнулся и посмотрел на погнутое перо ручки и расплывающееся по постановлению пятно чернил. «Может, Ирина что-то новое узнала?..» – подумал он, снимая трубку.

– Да?

– ***! Ты чего натворил, Сокур?! – Непосредственный начальник Сокура, старший следователь прокуратуры Николай Александрович Петров, никогда не стеснялся ненормативной лексики, считая, что так он подчёркивает своё пролетарское происхождение.

– Ничего, Николай Александрович.

– Если ничего, то какого хрена тебя Сам вызывает? Срочно!

– Кто?

– Конь в пальто! Ты чего, Алексей, переспал? Ноги в руки – и мухой в обком! Геннадий Николаевич тебя вызывает!!!

– Понял, Николай Александрович.

– Да, Алексей, вот ещё что. – Петров сделал небольшую паузу. – Мне тут ребята доложили: