Отец наконец сдался и научил меня водить. Я был способным учеником и довольно быстро получил водительские права. Пришлось объяснять инструктору, почему я ношу перчатки летом, и он отнесся ко мне с пониманием, хотя был поражен историей моей болезни. Пока я сдавал тест, он сидел, прижавшись к пассажирскому сиденью, чтобы случайно до меня не дотронуться. Я сдал экзамен без проблем. Когда я получил права, отец, похоже, обрадовался моей новоприобретенной независимости. После этого мы редко ездили куда-то вместе. По выходным я катался в город по его делам. Иногда закупался продуктами для нас троих. Иногда подбрасывал его до работы утром и забирал вечером. Я хотел купить что-нибудь, о чем отец бы не узнал. Что-нибудь для Линди.

Я нашел старого плюшевого мишку, когда решил перекрасить свою комнату. И снова подумал о Дениз и той маленькой девочке. Я был совсем маленьким, когда провел с ней те две ночи много лет назад. Почему у нее был Тоби? Если мать вышла за отца замуж, то что она принесла с собой в супружеский дом, кроме старого медведя? Отец всегда говорил, что у нее не было семьи.

Я попытался вспомнить, какого примерно она была возраста. Дениз точно была взрослой – беременной взрослой, – когда я познакомился с ней впервые, но сколько ей было лет, когда родился я? Они с отцом действительно поженились? Не лучше ли было отдать ее в психиатрическое учреждение? Отец ее явно презирал. Он не приносил ей новой одежды и давал совсем мало еды, и Дениз ему определенно не нравилась, но все же он занимался с ней сексом. А она сама хотела? Моя мать, мне кажется, тоже его ненавидела. И если она не хотела заниматься с ним сексом, он что, заставлял ее? Я не хотел об этом думать. Отец во многих отношениях был замечательным человеком. Но потом появилась Линди.

Я покупал Линди простые продукты, чтобы она могла сама себе готовить, и приносил книги из библиотеки. Отец настоял, чтобы у нее не было никаких письменных или художественных принадлежностей: ни ручек, ни карандашей, ни мелков. Но я иногда покупал ей подарки: шоколадки или одежду из секонд-хендов, хорошее мыло и шампуни, новые полотенца. Отец говорил, мне нет смысла проявлять к ней доброту, ведь я никогда не смогу до нее дотронуться. Я это знал. Но чем более беззащитной и испуганной Линди казалась, тем больше она мне нравилась. Я полностью похоронил в себе физическое влечение к ней. Иногда я задумывался, занимается ли с ней сексом отец. Я боялся спрашивать, потому что страшился услышать ответ. Однажды, с утра, у отца появились царапины на щеках. Он сказал, что упал в терновый куст, когда относил Линди завтрак. Но это была ложь, потому что Линди сама себе готовила. В другой раз я увидел засохшую кровь у него в ухе. Почему я так долго не мог понять, что мой отец – педофил?

Однажды я пришел к ней вечером, и она была в особенно подавленном состоянии. Я поставил на пол пакет с продуктами, чтобы Линди могла до него дотянуться, а сам сел в углу и начал рассказывать про свой день. Спереди на ее футболке я увидел кровь. Пока она молча раскладывала вещи, я заметил, что у нее не хватает переднего зуба.

Когда Линди произнесла все вслух, ее слова тревожным эхом откликнулись откуда-то из глубин моего детства. Стоял март 1985 года. Я ничего не сказал ни про зуб, ни про кровь. Я сделал вид, будто не заметил. Она дождалась, пока я усядусь на единственный стул, а потом села на пол прямо передо мной и заглянула мне в глаза.

– Стив, он сказал, что убьет меня, если я расскажу, но твой отец держит меня здесь не для того, чтобы я была твоим другом. Тебе семнадцать лет, и ты не можешь быть таким невинным цветочком. Твой отец – чертов насильник. Он насилует меня дважды в неделю с тех пор, как я попала сюда. А если я сопротивляюсь, он меня наказывает. – Она закатала рукава, чтобы показать мне синяки на запястьях.

Я велел ей заткнуться.

– Думаешь, зуб сам выпал? – спросила она, и я вспомнил десны своей матери. Линди просто озвучила то, что я уже подозревал. Я давно обо всем догадался, и она это видела.

– Ты знал, Стив, ты всю дорогу знал. Если бы не твоя болезнь, ты бы тоже меня насиловал.

Эти слова меня ужаснули.

– Клянусь, я бы никогда тебя не обидел, я ничего не знал.

– Я не верю тебе. А если и так, то теперь ты точно знаешь. И что ты собираешься со всем этим делать?

Я не мог смотреть на нее, не мог ничего сказать. Я запер за собой дверь, как обычно, пытаясь не обращать внимания на ее слезы и мольбы.

Моя мать была еще одной Линди. Я вспомнил все, что она говорила мне. Ей было двенадцать, когда отец похитил ее. Я вспомнил свою маленькую сестру, Мэри. Что теперь с ними стало? Я пнул свою мать, когда она была беременна. Свою собственную мать. Линди говорила правду.

Я смотрел по телевизору достаточно передач и фильмов, и не только художественных, и поэтому видел, что женщины бывают и умными, и веселыми, и милыми, и добрыми. С некоторыми из них я иногда встречался в городе – например, с матерью и сестрой Кая. Они были из Полинезии. Отец отпускал по их поводу оскорбительные комментарии.

Я никогда раньше не противоречил отцу. Я никогда не чувствовал такой необходимости. Я жил в отрицании. По отношению ко мне он всегда был нежен, добр и заботлив. Но время от времени мы спорили. Например, я умолял его поставить телефон, но он отказался, заявив, что это пустая трата денег. Я ответил, что он слишком упрямый.

Но ситуацию с Линди я игнорировать не мог. Я провел бессонную ночь, и в голове у меня творился полный кавардак. На следующее утро я не присоединился к отцу за завтраком. Я остался на своем огороде. В тот вечер была моя очередь готовить ужин. Когда я услышал, как подъезжает его машина, у меня внутри все сжалось. Я сжег свиные отбивные и переварил картошку. Я поставил перед отцом тарелку и сел с противоположной стороны стола. Я смотрел, как он наливает в стакан воду из графина. Я настолько нервничал, что