как и с Оливером, так какого черта ты лезешь? — Она оглядывает меня с ног до головы и спрашивает: — Сказать, что мы все о тебе думаем?

— Тамс, не надо, — умоляет Ева.

Но Тамсин уже понесло, и она никого не слышит:

— Ты фантазерка, Элис. Навыдумываешь всякой чуши и сама начинаешь в нее верить. Мы это сразу поняли — когда ты стала заливать, будто к тебе на вечеринку заявился таинственный незнакомец, которого никто, кроме тебя, не видел и с которым никто, кроме тебя, не разговаривал. Вот почему нам всем было наплевать, узнала ты, кто это такой, или нет. Ясно было, что ты его просто выдумала, чтобы показаться интереснее, чем ты есть на самом деле. — Она презрительно фыркает. — Ты сама Уиллу призналась, что с тобой такое бывает.

— Я его не выдумывала!

Она смотрит на меня с жалостью:

— Да всё мы знаем, Элис. Знаем, что ты по очереди успела заподозрить в убийстве Нины и нас, и наших мужей, и все твои приглашения на обеды и ужины шиты белыми нитками, как и твои вопросы, и все вранье, которое ты городишь. Ты опасна. Заведи себе уже собственную жизнь, вместо того чтобы портить ее другим.

Я смотрю на Еву и Мэри в надежде, что они придут мне на помощь. Но Ева, которая обычно из кожи вон лезет, чтобы загладить любую неловкую ситуацию, на этот раз молчит.

Тишина становится невыносима. Тамсин отодвигается от стола.

— Я вдруг вспомнила, что у меня важные дела, — говорит она напряженным голосом.

Я тоже выдвигаю стул.

— Да нет, оставайся, я ухожу, — говорю я и достаю из-под стола сумку. — Просто, к вашему сведению, я влезла во все это ради сестры Оливера. Я делала это для нее. Но раз всем остальным плевать — всем, включая вас, лучших подруг Нины, — то с чего мне-то волноваться? — Я разворачиваюсь, чтобы уйти, но вдруг останавливаюсь. — И, кстати, того человека, который пришел на вечеринку, я не выдумала. Лорна ведь призналась, что впустила его, помните?

Мне удается сдержать слезы и не расплакаться, пока не выйду на улицу. А уж там я даю себе волю. Быстрым шагом, низко опустив голову и зарывшись в шарф по самые уши, иду в Финсбери-парк и плюхаюсь на первую же скамейку. Так вот кто я такая — фантазерка? Перебираю в голове все, во что успела поверить за последние недели, и мне становится стыдно. Тамсин права, я действительно успела всех их поочередно заподозрить в причастности к убийству Нины.

Я представляю себе, как они смеются у меня за спиной, и щекам становится жарко. Слова Тамсин о том, что пора бы мне завести собственную жизнь, ранят меня особенно сильно, потому что ведь и тут она права. С тех пор как умерли родители и сестра, у меня действительно нет никакой жизни. Вот почему я так рьяно бросилась помогать Томасу и Хелен. Мне нужно было хоть что-нибудь, чтобы почувствовать себя живой и полезной, ведь бо́льшую часть времени я просто существую. Но я зашла слишком далеко. Я думаю о Лео и Томасе, которые оба сейчас пытаются выяснить, имел ли Бен отношение к убийству Нины, и мне становится страшно. Нужно их остановить.

Чтобы успокоиться, я думаю о Нине — не о Нине Максвелл, а о своей сестре. Мне кажется, я слышу, как она говорит, что я должна перестать себя жалеть, признать, что на меня нашло затмение, и двигаться дальше. Она права, надо двигаться. Пока я доберусь до дома, будет уже почти три часа. До прихода Томаса мне едва хватит времени на то, чтобы побросать в коробки оставшиеся вещи. Через несколько часов я буду уже в дороге, на пути к Харлстону, а Нина Максвелл и «Круг» останутся всего лишь воспоминаниями.

Глава 42

Я ШАГАЮ К ДОМУ, БОРЯСЬ С ЖЕЛАНИЕМ ОБВИНИТЬ ЛЕО В ТОМ, что произошло в ресторане. Если бы он с самого начала был со мной откровенен и рассказал об убийстве, я бы сюда никогда не приехала. Единственное хорошее, что со мной произошло за время, потраченное на «Круг», это Томас, — если, конечно, с окончанием расследования наша дружба не прервется. Что, боюсь, вполне реально.

Звонит телефон. Достаю его из сумки, надеясь, что это Томас. Это действительно он. Я замедляю шаг и отхожу в сторонку.

— Элис. Я, наверное, отвлекаю вас от обеда?

— Нет, я уже возвращаюсь в «Круг», — говорю я, зажав пальцем другое ухо, чтобы отгородиться от уличного шума и лучше слышать.

— Отлично. Вы не поверите, но в то время, когда произошло убийство Марион Карто, один из ваших соседей находился в Париже.

Сердце у меня в груди подскакивает.

— Не уверена, что хочу знать, кто именно.

— Сильно беспокоиться не стоит, потому что ее убийца за решеткой, ждет суда. Он сам явился с повинной несколько месяцев назад.

— А. Ну, это, наверное, хорошо?

— В обычной ситуации я бы сказал, что да, хорошо. Но не все согласны с тем, что это сделал он. Явившийся с повинной — клошар, бездомный, который к моменту убийства всего год пробыл на свободе после предыдущего заключения. К несчастью, есть немало случаев, когда бродяги берут на себя вину за преступление только для того, чтобы снова оказаться в тепле. Тюрьма пугает их куда меньше, чем перспектива жить на улице.

— А если он и в самом деле виноват?

— Об этом мы узнаем только после суда, когда его версию событий проверят.

— Так кто же из моих соседей был в Париже в момент убийства? — спрашиваю я.

— Уильям Джекмен.

Я закрываю глаза.

— Лучше бы я ничего не знала про дыру в заборе между нашими дворами.

— Но это еще ничего не значит. Просто я решил сообщить вам, вот и все. Вам удалось узнать фамилию психотерапевта Нины?

— Нет, но это был мужчина. И она не ходила к нему, он сам приходил к ней домой. Обычно вроде бы так не принято?

— Обычно нет. Но если у нас нет фамилии, мы мало что можем сделать. — Томас на секунду умолкает. — С вами все в порядке? Судя по голосу, как будто не с­овсем?

— Ну, скажем, обед пошел не по плану. Я рада, что уезжаю сегодня. Это правильное решение.

— Может, мне лучше не заезжать? У вас, наверное, много дел перед отъездом.

— Просто нужно сложить одежду в коробки. За остальными вещами приеду как-нибудь потом. Так что прошу вас, заезжайте. Я буду рада увидеться с вами.

— Я точно не помешаю?

— Точно.

— Тогда встретимся примерно через час.

Едва я отключаю телефон, как он тут же звонит снова. Это Тамсин. Со злобным смехом слушаю настойчивые звонки до конца. Еве и Мэри потребовалось полчаса, чтобы уговорить подругу позвонить мне и извиниться — не сомневаюсь, она звонит именно для этого. Телефон звонит снова, и это опять Тамсин. Я и на этот раз не отвечаю и даю телефону отзвонить, а через минуту приходит сообщение о том, что мне оставлено голосовое сообщение. У меня нет настроения слушать ее сообщение — как и последующее, которое приходит через минуту.

Пять минут спустя звонит Ева. Мне по-прежнему больно, что она ни слова не сказала в мою защиту, поэтому ей я тоже не отвечаю. Я знаю, что несправедлива: они с Тамсин дружат много лет, и, естественно, она встала на сторону давней подруги. Но мне не хочется с ней говорить, особенно теперь, когда я знаю, что Уилл был в Париже во время убийства Марион Карто. Томас говорит, само по себе это еще совершенно ничего не значит. Но все равно.

Дойдя до «Круга», я плетусь через сквер к дому. Уроки в школах окончены, поэтому на площадку стягивается народ. Воздух, правда, прохладный, но светит солнце, и, несмотря ни на что, я улыбаюсь, глядя, как дети карабкаются по деревянным лазалкам. Остальная часть сквера пуста. Проходя через ворота напротив дома, я вижу Эдварда, заходящего в гараж, и машу ему. Невольно перевожу взгляд на дом