Олеся пробормотала, что скоро вновь свяжет себя узами брака.

– Даже не знаю, поздравлять мне вас в данной ситуации или нет, – усмехнулась завуч, – а о ваших планах поступать в институт, полагаю, и спрашивать не стоит?

Олеся отмахнулась:

– Какое там…

Завуч подошла к окну, распахнула форточку, достала сигареты, и, когда Олеся отказалась от угощения, с удовольствием закурила.

– Верно говорят, бабы – дуры не потому что дуры, а потому что бабы, – медленно произнесла она, – случай, Олеся Михайловна, у вас, конечно, непростой, и решать только вам, но я позволю себе задать вам всего один вопрос: а что, если бы он вас убил?

– Кто? – испугалась Олеся.

– Ваш муж.

– Но не убил же…

– Ну а если бы? Прикончил, чтобы жениться на молоденькой, а тут бац и такой горький катаклизм. И вы бы что, воскресли и из могилы выкопались ради светлой цели ухаживать за ним?

Олеся засмеялась, представив себе эту картину.

– Вот именно. Есть в жизни вещи необратимые, и это не только смерть, – завуч мечтательно выдохнула дым в форточку. – Развод тоже к ним относится.

– Зоя Семеновна, мы прожили вместе двадцать пять лет, в нашем случае развод это формальность.

Завуч помолчала, задумчиво сдвинув брови:

– Да, общее прошлое крепко вяжет людей… Но, может быть, это ему следовало подумать об этом тогда, а не вам сейчас? Вы просили его остаться?

– И даже больше раз, чем мне хочется вспоминать.

– Он ушел против вашей воли?

Олеся кивнула.

– Так смело считайте, что он вас убил, – фыркнула завуч. – Между вами все равно что крышка гроба, непреодолимая преграда. Я еще могу понять, когда люди за много лет устают друг от друга. Вырастили детей и внезапно обнаружили, что нет общих интересов, надоело делить одну кровать, в общем, обоюдно решили, что по отдельности им будет лучше, чем вместе. Потом соскучились, поняли, что нет, все-таки родные люди, опять соединились. В таком варианте да, можно считать развод пустой формальностью, но вас-то по живому резали. Вас убивали, Олеся Михайловна. А сейчас вернутся и добьют. Так сказать, контрольный выстрел.

На прощание завуч посоветовала ей хорошенько подумать, чем Олеся и занялась, придя домой.

Не надо себя обманывать, повторять про двадцать пять совместных лет, сделавших из них «плоть едину». Не сделавших. Мужчина, которому она только что меняла белье и которого кормила с ложечки, смотрел на нее пустыми глазами и был чужим.

С теми же самыми чувствами она помогла нянечке перестелить пациента из соседней палаты, такого же тяжелого инсультника. Немножко противно, чуть-чуть страшно, что подобное может произойти и с тобой, и жаль человека, впавшего в ничтожество.

Олеся попыталась Сашу хотя бы возненавидеть, раз не получается любить, и, пока кормила супом, специально во всех подробностях вспоминала их развод. Как она, рыдая, целовала ему руки, умоляя одуматься и остаться, как держалась за дверные косяки, преграждая ему путь, когда он покидал дом с чемоданом… Как суетливо кивала, когда он говорил, что это она разрушила семью, соглашалась с тем, что она невыносимая, страшная и отвратительная, и обещала исправиться, лишь бы он только не уходил. Много она тогда совершила унизительных поступков, что уж там. Казалось бы, нет ничего проще, чем ненавидеть человека, который растоптал твою жизнь и заставлял унижаться, но вот поди ж ты… Сердце глухо молчит. А мозг отчаянно не хочет взваливать на себя тяжкую обузу.

«Мало ли что ты хочешь! – прикрикнула на себя Олеся. – Это никому не интересно».

Сашу придется забирать, это понятно, осталось разобраться с юридической стороной вопроса. Будь ее воля, она бы лучше сделала как Вика говорит, судебные дрязги – штука противная, и вообще непонятно, как это на практике осуществить. Процесс может затянуться на миллион лет, и кто все это время будет получать генеральскую пенсию? Лучше как-то мирно договориться, чтобы Вика не наглела, а честно поделила имущество. Действительно ведь будет обидно, если она все заберет себе.

У кого бы узнать, как правильно? Тут Олеся вспомнила про судью Ирину Андреевну и обрадовалась, что занесла ее телефон в записную книжку. Нет, неудобно беспокоить женщину, которая только родила, а если нет, то разрешится со дня на день, явно ей не до юридических консультаций малознакомым людям.

* * *

Ирина угадала лишь наполовину. Гортензия Андреевна действительно не поверила ее параноидальным измышлениям, но и возмущаться не стала, лишь процедила «из пушки по воробьям не стреляют».

Однако теорию авторства Ксении-Авроры приняла охотно.

В остальном расследование, как говорится, зашло в тупик.

Гортензия Андреевна готовилась к окончанию второй четверти и новогодним каникулам с их чередой елок. Ирина смотрела в будущее с уверенностью и спокойствием, ибо в ее холодильнике стояли наготове три банки майонеза, две жестянки зеленого горошка, палочка копченой колбасы и бутылка шампанского. Коробка елочных игрушек была уже снята с антресолей, Егор на уроке труда вырезал из фольги пышную гирлянду, Кирилл обещал достать пушистую елку и настоящие свечи. Закадычный друг Кирилла Витя Зейда приятельствовал с парнем, родители которого жили в Таллине, где продавались очень красивые разноцветные свечки специально для елок. Длинная цепочка, но все сколько-нибудь стоящие вещи достаются сложными путями.

Для полного счастья осталось только уговорить малыша родиться или за пару дней до Нового года или уж подождать конца каникул. Во-первых, в новогоднюю ночь медперсоналу будет не до Ирины, а главное, что всю школу ребенок не сможет отмечать свой день рождения с помпой, потому что на каникулы многие дети разъезжаются по путевкам.

На фонарях уже развесили гирлянды, окна детского садика украсились вырезанными из бумаги разноцветными снежинками, в школе Егора над входом развернули огромный плакат «с Новым годом!», а внутри все пестрело от елочных игрушек, которые ребята сделали своими руками.

Ирина улыбалась, глядя на всю эту приятную мишуру. Кажется, впервые в жизни она собиралась встречать новый год без досады и сожалений, что еще один год прожит не так, как надо. Странно, ведь она давно замужем и счастлива, но инерция – великая вещь. Годы отчаяния и тоски оставили в сердце тяжелый грязный шлейф, который особенно явно чувствовался почему-то именно в новогодние праздники. Но теперь, кажется, все позади. Прошлое прошло.

Отведя Володю в сад, она ездила по магазинам в поисках подарков. Основные были уже куплены и надежно спрятаны в ящике с нижним бельем, но вдруг магазины, выполняя план, в конце месяца выкинут что-то дефицитное? Гортензии Андреевне она еще в ноябре достала оренбургский платок-паутинку, но ей бы очень не помешала новая сумочка, а то на ее раритетный черный ридикюль с замочком-поцелуйчиком, при каждом открытии