Шрифт:
Закладка:
Женщина сразу же очнулась, выпрямилась, большая и неуклюжая, и, как бы грозя небу, простерла руки.
— Шляешься к ней!.. Шляешься!.. — дико заорала она, стараясь перекричать свист ветра и шум приближающейся грозы.
Яно резко повернулся. Грудь его разрывалась от давно сдерживаемой злобы, мышцы неестественно напряглись, даже мурашки забегали по спине. Он посмотрел на жену — обезумевшую, растрепанную, — его захлестнула ненависть, она росла, подымалась, захватила все его существо. Яно с трудом перевел дыхание.
— Замолчи… — сказал он глухо.
Но жена уже не могла сдержаться, ничто уже не могло ее остановить.
— Шляешься!.. — кричала она вне себя. — Я знаю, что шляешься!.. К этой ведьме красной…
Она кинулась на мужа. Он толкнул ее с такой силой, что она, спотыкаясь, отлетела на середину двора. В исступлении Яно двинулся на нее, не пытаясь больше сдерживать накопившуюся злобу.
— Ах ты, подлая!.. Ты еще пыль с ее ботинок будешь лизать, понятно? Не смей даже имени ее произносить своим поганым языком, слышишь?
Молния сверкнула совсем близко над деревней. В свете ее она увидела Яно: он шел на нее со сжатыми кулаками, охваченный одним диким желанием — бить, бить, бить, чтобы дать выход накопившейся злобе и ненависти. Но она не двинулась — это было выше ее сил, она не привыкла отступать перед чем бы то ни было. Она считала, что должна получить все, чего бы ей ни захотелось в жизни, и даже сейчас она не поняла, что навсегда, безвозвратно утратила власть над мужем. Вместо того чтобы уступить, смириться, она еще больше разошлась, раскричалась, брызгая слюной:
— Бандит… Голодранец… Только посмей! Кто ты такой?! Нищий! У тебя и крыши над головой не было, если б не мои деньги. А лошади, а коровы, чьи они? Твои или мои? Ишь ты, голодранец, а еще туда же… На-кось, выкуси…
И она сделала непристойный жест. Яно шагнул к ней:
— Замолчи… не то забью до смерти! — повторял он незнакомым сдавленным голосом.
Они были уже совсем близко друг от друга. Но жена даже не пыталась бежать. В ярости она выпрямилась во весь рост и крикнула ему в упор:
— Бандит!.. Убей лучше свою… — она выплюнула мерзкое слово.
Яно видел перед собой широко раскрытые, бешеные глаза, дико развевающиеся пряди черных волос. Он ударил наотмашь. Раздался короткий вскрик, глаза исчезли, белая рубаха пошла волнами. Жена упала.
Яно стоял над ней, испытывая чувство облегчения. В жизни он никого еще и пальцем не тронул, боялся собственной силы. К этому удару он готовился долго, очень долго, он вложил в него всю горечь своей исковерканной жизни, все унижения и обиды. Дрожа всем телом, он уже знал, что навсегда рассчитался с прежней жизнью, понял, что покончил с ней навсегда.
Жена пришла в себя.
— Янечка, что ты сделал? — жалобно, словно удивляясь, запричитала она.
— Убирайся туда, откуда пришла! — ответил Яно решительно и строго, но уже без всякой злобы, будто все это его теперь не касалось. — Не хочу тебя больше видеть, никогда. Поняла?
— Янечка!.. — воскликнула жена.
Яно, даже не взглянув на нее, направился к дому. Через минуту он уже выходил из дверей, волоча сундук. Потом Яно вынес перины, белье и, наконец, зеркальный шкаф.
Жена все еще сидела на земле и смотрела на мужа широко раскрытыми глазами.
— Янечка… Что с тобой?..
Но Яно, не обращая на нее никакого внимания, продолжал свое дело. Потом вскочил на козлы.
— Передай отцу, — склонившись с козел, быстро проговорил он, — завтра пригоню лошадей и скот. И чтоб я тебя больше не видел на этом дворе, духу твоего чтоб здесь не было!
И Яно стегнул лошадей.
Жена вскочила, кинулась вслед за ним, цепляясь за кузов.
— Янечка-а!..
Шарабан загрохотал по деревянным мосткам, перекинутым через ручей.
Лошади круто свернули на дорогу, женщина не удержалась и отлетела в сторону, с трудом устояв на ногах. Так она и осталась стоять, неподвижно глядя туда, где в грозовом мраке исчез шарабан.
Небо над деревней рассекла фиолетовая молния; она зигзагом метнулась от Галубенца и скрылась далеко за Копнами, на другой стороне долины. И сразу же сильно, раскатисто ударил гром, будто стараясь взорвать землю. Вся долина наполнилась грохотом и рокотанием и, казалось, дрогнула, заходила ходуном. На дорожную пыль упали большие, тяжелые капли, словно шарики из ртути. И в ту же минуту обрушился ливень и стало так темно, хоть глаз выколи.
При каждой вспышке молнии, с каждым ударом грома лошади вздрагивали, вздымались на дыбы. Но Яно хлестал их почти весело и гнал вперед, сквозь проливной дождь, ничем не прикрытый, не уклоняясь от потоков воды, которые швырял ему в лицо встречный ветер. Он ни о чем не думал, какое-то до сих пор неведомое чувство захлестнуло его, появилась легкость, будто он сбросил с плеч груз многих-многих лет. Яно даже по-юношески выпрямился, подставляя грудь буре, и чуть ли не пел.
В окнах у Анки горел свет. Янко промчался мимо ее дома и с радостным волнением подумал, что Анка услышит грохот колес и будет знать — Яно спешит ей на помощь.
Гроза неслась над ним и рядом с ним и прекратилась только тогда, когда он добрался до города. Врача не было дома, пришлось подождать. Невыспавшемуся, хмурому врачу не удалось даже выйти из машины — Яно упросил его отправиться к ним в деревню. И когда врач согласился, Яно не спеша поехал вслед.
Уже светало. Дождь смыл слой земли на дороге, обнажив щебень. После грозы стало прохладно. На ветвях вербы и ольхи торжественно и неподвижно висели дождевые капли. Неподалеку от дороги глухо шумел ручей, переполненный мутной водой.
Потом перед самой деревней Яно встретил машину доктора — она мчалась обратно в город. За мокрыми стеклами мелькнуло белое, бледнее обычного, лицо Анки с испуганными, широко раскрытыми глазами. «Ондрейко повезли в больницу, — подумал Яно. — Ой, плохо с ним, плохо…»
Гбуровский двор был чистый, словно выметен, — дождь смыл всю грязь. Яно распряг лошадей, дал им корму и с трудом, с закрывающимися от усталости глазами влез на сеновал. Он упал на свежее сено и в тот же миг заснул.
Яно проснулся, когда кто-то тронул его за плечо. Он еле разлепил веки, но в полумраке сеновала сначала ничего не увидел, потом разглядел склонившееся над ним худое лицо с острым носом, заросшее
