Бабушка уже готова была разбудить Дмитрия Сергеевича, потому что дедушке ехать никак нельзя, а Таню встречать надо, когда в комнату вошел весь мокрый от пота Алекс, похоже, с пробежки (ну и ранняя же пташка!). Я тогда заметила, что глаза у него по утрам еще темнее, чем обычно, а кожа еще бледнее. И сильно выступают скулы. А сам он весь худощавый, но сильный. Очень красивый – будто вампир!

Алекс достал наушники из ушей и спокойно спросил:

– Доброе утро. У вас что-то случилось?

Ему все рассказали, и он вызвался отвезти меня в аэропорт. Бабушка решила остаться с дедушкой на всякий случай.

Сейчас мы едем по скоростному шоссе. Я теперь могу думать только о дедушкином здоровье. Смотрю на окно, за ним – нежное после рассвета небо, а я даже красок его не вижу. Мысли мечутся, как испуганные курицы.

Сейчас вот, прямо только что, встретилась взглядом с Алексом в зеркале заднего вида. Он неожиданно мне подмигнул, чтобы поднять настроение. Я заулыбалась, и даже небо вдруг снова приобрело цвет.

Июнь, 15

Вчера я больше не могла добраться до своего дневника. Таня мне не позволила. В аэропорту сестра подбежала ко мне с радостными криками. Люди оборачивались. Какой стыд! Но с Таней по-другому не бывает. Ей двадцать один, но это почти не ощущается: всем кажется, что мы ровесницы или погодки.

Мы шли в обнимку до машины, как пьяные, позади Алекса.

– Это таксисты такие симпатичные нынче тут? – спросила Таня.

– Да нет, просто у нас гостят Ма́ковские. Это Алекс, то есть Саша.

– А я вот и смотрю, что глазища знакомые! Дежавю какое-то. Теперь понятно. Мы в детстве иногда с ним пересекались. Он тогда был противным мальчиком, постоянно врал.

– Ну это тогда, а сейчас, по-моему, – я стала говорить тише, – он очень даже красивый. И, знаешь, даже немного непонятный. Иногда может быть сдержанным и спокойным, а иногда – задорно смеяться и веселить всех шутками… Между прочим, если бы не он, то топала бы ты пешком до нашего домика.

– Как думаешь, если я поцелую его в щечку в знак благодарности, он растает?

– Он-то – может быть, а вот его невеста навряд ли оценит твой порыв благодарности.

– А кто ей скажет?

– В моей неподкупной честности сомневаться не приходится.

– Разболтаешь?

– Неподкупная честность выше семейных уз.

– Ах ты!.. – Таня ткнула меня в бок, я засмеялась и побежала к машине.

Потом я подумала, что Алекс мог слышать наш глупый разговор. Отчего-то стало неловко, будто впустила его в комнату с очень личными вещами.

Таня утащила меня на пляж на весь день. Мы устроили пикник. Рассказывали друг другу о своей жизни за последние полгода, ели персики и апельсины. По рукам, до самых локтей, и подбородку стекал сок и капал на песок. Чтобы смыть его, мы бежали по раскаленному песку к брызжущему свежестью морю. А потом уставшие, накупавшиеся укрывались огромным полотенцем и, дрожа, сидели, прижавшись друг к другу, и смотрели на плывущие вдалеке яхты.

Уже ночью мы с Таней выбрались на крышу дома через чердак, взяв по чашке какао. Сидели, прижимаясь друг к другу, мечтали.

– Я, – говорила Таня шепотом, – хотела бы побывать в двух самых крайних точках Земли: на самом верху и в самом низу. И там и там будет одинаково трудно из-за давления, но вот в целом высоко в небе и глубоко в океане человек чувствует одно и то же или нет? Почему-то очень хочется, чтобы было по-разному.

– А я любить хочу.

– Любить? А ты разве не любишь? Меня или вот бабушку с дедушкой…

– Я мальчика хочу любить.

– Мальчики-мальчики… – непонятно почему вздохнула Таня.

Я положила голову ей на плечо, и до рассвета мы сидели молча. Каждая думала о своей мечте.

В три часа небо будто одновременно покрылось дымкой, посерело, поголубело и порозовело. А потом показалось солнце. Налюбовались мы рассветом вдоволь.

Сейчас уже 13:05, а Таня еще спит как сурок. Она даже рукой во сне подрыгивала, будто лапкой. Как я скучала по сестре…

18:00. Проснулась-то я сегодня в двенадцать. Немного повалялась, выбралась из постели, прошла через столовую и взяла несколько ягод первой сочной клубники, съела их, смакуя вкус лета во рту, и вышла на крыльцо, намереваясь пойти искупаться, но наткнулась на Алекса с Элизабет.

– Доброе утро, Маша, – слегка улыбнулся Саша. Я вгляделась в его лицо. Интересно, в каком настроении он на этот раз? Кажется, веселый.

– Правильнее сказать «добрый день», – важно заметила Элизабет.

Говорю же, педант. На ее слова я не обратила внимания, помахала в ответ с улыбкой.

– Где Таня? – спросил Алекс.

– Еще спит.

– Не удивлен, судя по топоту на крыше до утра, вы в развлечениях себе не отказывали.

– А что, мы сильно вам вчера мешали?

– Ничего не слышала, – сказала Элизабет.

– У меня слух отличный, слышу даже шепот, – объяснил Алекс.

Я покраснела. Подумала, что он мог слышать, как я назвала его красивым и непонятным или, того хуже, наши с Таней разговоры на крыше. Но последнее я отмела, не супергерой с силой слуха ведь он в конце концов.

– Это любопытно, – добавила Элизабет без всякой заинтересованности в голосе, – спим в одной комнате, а слышим по-разному.

И тут у меня кровь прилила к ушам. Почему-то стала представлять… Нет, все-таки стыдно даже писать. Меня спасла Таня. Растрепанная, в купальнике она подскочила ко мне, и мы убежали на пляж.

Июнь, 16

18:00. Сейчас расскажу о чем-то важном. Или неважном. Не знаю, как это понять.

Пока Элизабет собирала чемоданы, а бабушка с Таней накрывали на стол прощальный ужин (гости уезжали), я решила прогуляться по пляжу. Несколько раз искупалась и шла по линии моря и песка в одном купальнике. Солнце спряталось за тучами, стало прохладно, но надеть платье я ленилась. И тут увидела Алекса. Он стоял в море недалеко от берега и смотрел вдаль, вода доходила ему до лодыжек. Ветер трепал его волосы. И взгляд у него был такой… такой… будто он о чем-то важном и сложном думает. И поза его, и настроение напомнили картину Айвазовского и Репина «Прощание Пушкина с морем».

«Как хорош… Наверное, у него много мыслей и переживаний!» – подумала я.

Видимо, он тоже успел искупаться, потому что рубашка намокла и облепила его здоровое сильное тело.

Я резко