было давно, и вряд ли за мои секреты много получишь. Хотя лет пять строгого режима получить можно.) Так вот… Я купил эти домики и попросил своего друга, летчика дядю Борю, перебросить их в Чуки-Кукию. Я дал ему карту с подробным описанием местности. И хотя погода была нелетная, дядя Боря ухитрился долететь, совершить посадку, выгрузить из вертолета домики да еще вернуться на базу, где вместо ордена получил выговор за использование транспортных средств в личных целях. Никто не поверил, что домики он отвез бесплатно, а горючее купил на свои деньги. Все решили, что дядя Боря подрядился работать в дачный кооператив и использует военный вертолет в целях наживы. Снаружи «трещит» мороз, а в домиках тепло и уютно. И ванна, и душ, и телефон с телевизором (вот зачем мачта с ветряным двигателем), и холодильник с продуктами. Почему холодильник? Не проще ли вывешивать продукты за окно? Когда минус 40, вряд ли они растают. Казалось бы, правильно? А волки, лисицы, медведи? Вы об этом подумали? Будем их подкармливать, да? Сначала — продукты, а потом кто? Догадались? Кто хочет стать следующим продуктом? Никто не хочет. Тогда не задавайте глупых вопросов, и пусть продукты хранятся в холодильнике. Что? Откуда электричество? Из розетки. Откуда оно там? Я же говорил — мачта, ветряной двигатель, он и дает электричество. И для телевизоров, и для отопления, и для горячей воды. Я не удержался и прилег на диван:

— Не возражаешь. Сия?

Сия знала мою любимую привычку — лежать на диване.

— Не возражаю. Кур.

Напротив дивана стоял телевизор, накрытый красивым платком, это чтоб полярное солнце, когда оно только-только появляется над горизонтом и светит прямо в окно, не портило экран. На стенах — шкуры, почетные ленты, фотография родителей Сии. Мать ее утонула. Отец погиб, сражаясь с медведем. Ее растил дед, пока сам не заблудился в окрестных лесах. Сурова и беспощадна природа Чукии! Но не время предаваться любимому занятию, лежанию, потом наверстаю. Я встал с дивана, достал из сумки подарки, выложил на стол кофточку, которую сам связал из Шариной шерсти, коробку конфет, бутылочку «пепси». Подарки, как и мой приход, не произвели на Сию особого впечатления.

— С чем пожаловал. Кур?

— Чайку бы горячего, — ответил я. — Замерзли очень. Почти сутки провели в пещере.

— Ой, прости, — спохватилась Сия. — Извини, Кур. Как я не догадалась? А где Шара? Зови и ее скорей.

Я уловил в глазах Сии прежнюю теплоту.

Шара с лаем ворвалась в дом, подпрыгнула, стала целовать Сию в лицо.

— Успокойся, Шара, — сказал я. — Не всем приятны твои телячьи нежности.

Я опять сделал тонкий намек на «толстые» обстоятельства. Мол, мы заметили, как вы нас встречаете.

— Перестань, Кур. Ты знаешь, как я люблю Шару.

Я вздохнул:

— Хоть мою собачку ты любишь.

Еще один намек, но уже не тонкий. Я бы сказал — даже весьма толстый намек.

— Вечно, Кур, ты придумываешь.

Сия знала, что очень мне нравится, и я знал, что нравлюсь ей. Когда я приезжал раньше, ее лицо расцветало, в глазах появлялось лукавое выражение, не то что теперь. Два симпатичных чукенка внесли самовар, поставили на стол угощение: вяленую рыбу, строганину, белую икру, самый большой в этих краях деликатес. Белая икра из белой рыбы, которая приплывает летом из Белого моря. Кто хоть раз пробовал, не в силах забыть нежный, чуть пряный вкус этого деликатеса. Но ни фруктов, ни сладостей на столе не было. А пить чай, грубо говоря, с селедкой не очень-то хотелось. И Шара к таким угощениям не очень привыкла. Она и спросила прямо «в лоб»:

— А сахар? А сгущенное молоко?

— Что она сказала? — спросила Сия.

— Она сказала «спасибо», — перевел я.

— Неправда, — пролаяла Шара. — Неправда! Зачем ты врешь, Кур?

— А теперь она благодарит тебя за радушие и гостеприимство.

Шара разозлилась:

— Жалкий врунишка!

Она метнула на меня злобный взгляд и бросилась прочь из комнаты.

— Что это с ней? — спросила Сия.

— Не знаю. Может, «по маленькому» захотелось.

Сия улыбнулась:

— Так с чем пожаловал. Кур?

Делать нечего, пришлось говорить правду.

— Понимаешь, Сия. Нехорошо это. Вы всегда жили дружно. И вы, и куки, так было хорошо. Что случилось? Скажи, что произошло?

Сия сразу стала чужой и враждебной.

— Что случилось? И ты еще спрашиваешь? Куки передвинули экваторную черту. На целых три метра! Они захватили исконно наши земли.

— Не верю. Куки не способны на это. И потом, сама подумай. Там же лед, сплошной лед. Кому нужны эти ледяные метры. Они тут же и растаяли. Стоит ли из-за узенькой полоски воды ссориться и угрожать друг другу.

— Стоит. Это дело принципа. Они очень противные, твои куки. Как я раньше не замечала? Голубоглазые, худые. Всегда ходят голыми.

— Голубоглазые? Какая разница, какие у кого глаза. И потом, они ходят не голые, у них повязки из листьев. Там жарко. Сия, вот они так и ходят.

— Когда у нас жарко, мы так не ходим.

— У вас не бывает жарко.

— Бывает. Летом и плюс пять бывает, и плюс десять. Но мы же не ходим голыми.

— Плюс пять? Разве это жарко? — спросил я.

— Для нас это тропическая жара.

Когда наступало короткое лето, чуки просто дурели от счастья. Загорали, купались в холодной воде, собирали цветы. «Смотри, смотри, — восхищались они. — Как красиво! Какие чудесные краски!» Я смотрел, но ничего особенного не видел. Все было скучное, серое.

«Смотри, смотри сколько оттенков. Вон — ярко-серое, вон чуть-чуть сероватое. А там белеет еще не растаявший снег. А над ним, над ним… Черные, совсем черные деревья. Черное и белое. И чуть сероватое. С ума можно сойти!»

— Ты меня слышишь. Кур? — спросила Сия.

— Конечно, слышу.

— Ну?

— Каждый имеет право ходить как хочет, — сказал я. — Голым, в купальном костюме или… в шубе. Если эта его ходьба не мешает ходить другому.

— Ты всегда их защищаешь. Кур. Ты просто их больше любишь.

— Я всех люблю одинаково. И вас, и куков.

— Если они не отдадут нашу землю… то есть наш лед… то есть нашу воду… мы сами ее отберем… Мы проучим этих противных кукенышей!

Я понял — мой друг хорошо поработал. Такой злости в глазах Сии я раньше не замечал. Да, плохи наши дела.

— Я поеду к кукам, — сказал я. — Я выясню, в чем дело. Если они виноваты, пусть извинятся, пусть передвинут обратно экваторную черту.

— Поздно) Слишком поздно.

— Что? Что ты говоришь?!

— Твой друг открыл нам глаза!

— Он мне не друг! Он злой и жадный.