с ручкой из черепашьего рога, в ее маленьких пухлых пальчиках она описывала в воздухе странные фигуры: оживленно жестикулируя, мадам Волуева часто посреди фразы отводила лорнет от своих испуганных глаз, так как ее рука не хотела долго оставаться в одном положении.

Очень скоро гостья затеяла с дедушкой шумный спор из-за Виталия. Точнее, дедушка время от времени пытался вставить хоть словечко в поток ее слов и при этом с беспокойством поглядывал на нас, детей, ему казалось, что мы отнюдь не так погружены в пасхальную игру, как следовало бы.

— Пока не умер его отец — мой Сергей скончался два года назад, — я не требовала от Виталия послушания. Я была только его мамочкой, его няней, я просто ухаживала за своим дорогим малышом! Его повелителем был Сергей, его и моим, как и должно быть. Если Сергей чего-то не понимал, что я делала? Молилась Богу, чтобы Он дал ему это понимание. Если Бог давал его мне, я сообщала об этом Сергею… Но Сергея больше нет. А повелитель должен быть. Что вы сказали?.. Да, в доме, не только на небесах. Теперь мне приходится без посредников сообщать Виталию то, что велит Господь. Не ради себя я так поступаю! Я заранее прощаю ему все, что бы он ни сделал! Как он может быть виноватым передо мной, перед матерью, родившей его? Нет, он должен повиноваться непреложным Божьим заповедям. Только так я сломаю его непоколебимое своеволие. Я уже ставила его на колени, прижимала лбом к полу, но он вырвался из рук домашнего учителя… Говорите, надо поменять духовного учителя? Нет, зачем же? Когда я нашла такого, который следует всем моим указаниям… я хотела сказать, указаниям Божьим.

Дедушка вдруг надолго закашлялся; так случалось, когда у него был бронхит.

— Идите играть! — вполголоса приказал он нам.

Но мама Виталия уже протянула ко мне руки и усадила меня к себе на колени; сидеть было мягко, как на гагачьем пуху.

— Пусть дети спокойно слушают нас и участвуют в разговоре. А почему бы и нет? — спросила она своим спокойно-невозмутимым голосом. — Разве мы все не дети Божьи?.. Я знавала детей, которые умели молиться лучше взрослых и были твердо уверены в том, что Бог даст все, о чем ни попроси. К такому ребенку легко подойти и сказать: «Молись! Проси!» И ребенок молится и получает то, о чем просит. И всего-то надо — быть благочестивым.

Она говорила это, обращаясь ко мне, и я слушала ее с огромным интересом. Наш дедушка, без сомнения, был набожен, он с таким благоговением читал нам по вечерам, когда мы уже лежали в постели, «Отче наш»! При этом он вовсе не походил на генерала, он был весь повиновение и покорность. Но я все же сильно сомневалась, получит ли он то, о чем просит, да в конце концов он и сам в этом втайне сомневался и потому для вящей убедительности тут же добавлял, что самая главная молитва звучит так: «Да свершится Твоя, а не моя воля».

Но и это было понятно: не всякому дано быть с Богом в таких интимных и доверительных отношениях, как маме Италия.

Тем временем дедушка резко сменил тему разговора и стал вслух размышлять о том, не послать ли и впрямь Виталия, в соответствии с его желанием, в городскую гимназию. Только собравшись уходить после затяжного, жаркого спора на эту тему, мадам Волуева поднялась и отпустила меня со своих колен. Она поцеловала меня и жалобно воскликнула:

— Ах я, грешная, так ничего и не подарила тебе на Пасху! Как бы все это быстренько исправить?!

Она беспомощно вперила взгляд в потолок. Вдруг ее удивительные светло-серые глаза засияли, и из складок ее черного шелкового платья внезапно появился маленький кожаный футляр, откуда она извлекла чудесное блестящее яичко — по всей видимости, золотое, покрытое красивой эмалевой росписью. Восхитительные разноцветные русские мотивы.

Дедушка с умоляющим видом схватил ее за руку:

— Нет, только не это! Ни в коем случае! Так не годится, подарок слишком ценный для ребенка.

— Для детей ничего не бывает слишком ценным. И Пасха только что миновала, наш самый большой праздник… Возьми яичко! Я уверена: сам Господь Бог послал мне его для тебя! — настаивала мадам Волуева, наклонясь ко мне.

— Оно упало с неба? — спросила я запинаясь и от волнения спрятала руки за спину.

— Нет! — громко возразил дедушка, стараясь опередить маму Виталия, лицо которой выражало умиление. Он удивленно смотрел на свою глупую маленькую внучку. — Яичко появилось из ювелирного магазина, детка. Поблагодари за подарок.

Мне было немножко стыдно: сама я бы ни за что не подумала, что яички падают с неба: но я ни капельки не сомневалась в том, что мама Виталия, которой подвластно все, могла быстренько «вымолить» яичко.

Словно желая окончательно разрушить мистическую ценность яичка, дедушка сказал:

— Случаю было угодно, чтобы моей Мусе совсем не по праву достал ось то, что наверняка пред назначалось для кого-то другого, когда вы его покупали.

Но мадам Волуева прервала его:

— Я не верю в случайности! И разве случайно, что именно этот ребенок спросил, упало ли яичко с неба? Нет-нет, вы этого не понимаете, мой дорогой генерал! Я люблю это дитя! А что я люблю, то мое, а все мое принадлежит моему Богу! Ныне, и присно, и во веки веков.

Я еще раз почувствовала, как меня поцеловали и перекрестили: на этот раз без тайного беспокойства, словно мадам Волуева всего лишь приложила ко мне свою печать… Дедушка ни в коем случае не уступит меня просто так чужой женщине и русскому небу, озабоченно думала я. прислушиваясь к тому, как он провожал ее до передней.

Тем временем Борис спокойно и обстоятельно занялся изучением нового яичка.

— Просто великолепно! Послушай, давай сделаем так: раз оно небьющееся, можно поменять правила игры: побеждает не тот, кто больше разобьет, а кто больше сохранит целых яиц, прокатывая их мимо этого… И давай окрестим его, но не так, как остальные, не именами наших родственников — нет, сделаем лучше: наречем его, к примеру, царем Давидом…

Какое-то время мы увлеченно играли но новым правилам. Сверкая и сияя блеском эмали, царь Давид лежал на ковре посреди куриных яиц, они должны были остерегаться резких столкновений, их пасхальное великолепие рядом с ним поблекло. Как бы красиво ни были раскрашены наши родственники-мужчины анилином и луковой шелухой, а тети даже усеяны пестрыми крапинками, оставшимися от кусочков сваренных вместе с ними шелковых и бархатных лент, позолоченный