Не было ли восхищавшее меня выражение его лица связано с тем, что оно отражало знание некоей конечной истины? Не знаю. Прости, прости: не знаю. Но в такие мгновения радости мне казалось, что они, эти мгновения, знают это лучше меня.

Вспоминая о тебе, я думала не о том, что миновало, а о том, что ждет впереди.

Родинка

Воспоминания о России

Rodinka

Russische Erinnerungen

В Санкт-Петербурге и Киеве

Детство

Однажды Борис и я были у дедушки и только-только увлеклись игрой в лошадки, как раздался короткий и резкий звонок. Осип, старый дедушкин слуга, доложил нам, что явился «Незнакомый молодой барин».

Борис был на несколько лет старше, чем я, и далеко не всегда брал меня с собой на «мужские» встречи. Вот и на этот раз он оставил меня одну в длинной столовой, нашем «манеже», и отправился знакомиться с гостем.

Однако не успела я выйти из роли «лошадки», как дверь снова отворилась. В столовую заглянул Борис, уши у него слегка покраснели.

— Что тебе здесь делать одной? Я пообещал, что приведу тебя…

— Ах, — воскликнула я, тронутая таким нежным вниманием, и удивленно заржала. — Кто же это?

— Его зовут Виталий. Виталий Сергеевич Волуев… Но поторопись! Ведь он ждет!

Я рысью припустила в залу, куда обыкновенно отводили незнакомых посетителей; мне было страшно любопытно увидеть человека, справиться с которым, по всей вероятности, могли только двое.

Судя по всему, его появление было связано с неоднократно выраженным желанием дедушки познакомиться с внуком своего умершего полкового товарища, полковника Волуева, как только молодой человек окажется в русской столице. Но когда юный Волуев пришел с визитом, дедушка как раз отлучился на свою ежедневную прогулку.

В довольно просторной зале, которой редко пользовались и которая поэтому выглядела какой-то необжитой несмотря на почти белый настенный ковер и рояль, у высокого, обитого коричневым бархатом стула, как-то по-особенному выпрямившись, стоял Виталий. Чрезмерной серьезностью своего вида он напоминал пажа, встречающего по приказу свыше какую-нибудь высокую особу. Я даже немного смутилась, что вместо их высочеств к нему вышла простая «лошадка».

— Моя сестра! — поспешно, еще в дверях, объявил Борис — Ее зовут Муся, но настоящее ее имя — Марго. У меня тоже русское имя — в честь крестного отца. Мы немцы.

Виталий щелкнул каблуками и еще раз отрекомендовался.

Мы стояли и с серьезным видом разглядывали друг друга.

— У меня тоже есть сестра, точнее, сестричка, она вот такая крошечная, ее зовут Евдоксия, — добавил Виталий, и по его тону можно было заметить, что наличие сестры для него — факт в основном приятный.

Мне это страшно понравилось: я-то хорошо знала, что многие мальчики думают иначе.

С растущей симпатией рассматривала я его коротко подстриженные волосы и карие глаза, сверкавшие из-под низких прямых бровей; эти брови контрастировали с ясным взглядом и придавали глазам мрачное выражение.

— А у нас есть еще старший брат — Михаэль! — похвастался Борис, явно стараясь найти что-то такое, чего не было у гостя. Должно быть, по сравнению с ним он чувствовал себя в невыгодном положении

— У меня тоже — Димитрий! — мгновенно парировал Виталий.

Все замолчали, украдкой поглядывая друг на друга. При этом мы с Борисом смущенно улыбались. Виталий же оставался до крайности серьезен и абсолютно невозмутим.

Тогда я начала торопливо, наобум рассказывать:

— Здесь, у дедушки, мы иногда остаемся на весь день! Но не потому, что у нас нет родителей! Просто мы живем очень далеко от дедушки, на другом берегу Невы. Вот почему.

Виталий кивнул в знак того, что этот довод ему понятен.

— А у вас есть родители? Мы знаем, что ваш дедушка, друг нашего дедушки, уже умер! — с некоторым удовлетворением заметил Борис.

— Мой папа тоже умер, — сказал Виталий.

— А мама? Вы очень любите свою маму? — быстро спросила я как из любопытства, так и потому, чтобы Борис не издал радостный победный возглас

Виталий посмотрел мне прямо в лицо: он и теперь не опустил глаз, но и ничего не ответил. Он молчал. Только взгляд его стал чуть жестче. И лицо, покрытое здоровым коричневым загаром, как у человека, выросшего в деревне, вдруг показалось мне не таким уж здоровым и смуглым.

Я удивленно посмотрела на него. Сперва мне показалось, что он не расслышал моего вопроса, и я хотела его повторить. но удержалась: я подумала, что Виталий хочет ответить утвердительно. Но он не говорил ни слова.

«Он не любит свою мамочку», — подумала я, застыв от ужаса. Мне это показалось ужасным, даже чудовищным, и я чуть не разревелась.

— Нет дедушки… нет папы… как это плохо, очень плохо! Остается совсем мало! Только дяди! — с растущим сочувствием заметил Борис, для которого, видимо, решающую роль в семье играли мужчины. Теперь он чувствовал себя победителем. Во всяком случае, он готов был даже на то, чтобы у гостя появился отец.

Но Виталий вдруг нахмурился.

— Разве мало одной мамы? — поправил он Бориса. — Моя мама стоит троих!

Глаза из-под нахмуренных бровей смотрели зло.

Добрый порыв Бориса испарился: это же просто нечестно! Как можно одного считать за троих! На что это похоже?

Я добывалась, что происходит в его возмущенной душе, в воздухе пахло мужским поединком. Так мы стояли, застыв в молчании, пока я не прервала его:

— Когда вы пришли, мы играли в лошадки.

— Как это? Без лошадей? В комнате? — Виталий с сомнением смерил меня испытующим взглядом. — Что за удовольствие играть без лошадей? Какая из вас лошадь?

Я вспыхнула.

— Из меня? Отличная лошадь! Я была даже пристяжной в тройке! А это очень трудно — скакать галопом, повернувшись в сторону! — оскорбленно заверила я, подрагивая ногой.

Виталий сделал подбородком короткое вызывающее движение:

— Ладно. Ну-ка, проскачите галопом!

— Муся, не надо! Муся! — вмешался Борис, но было поздно: я уже неслась, топая ногами, по зале.

Я проделывала это великолепно — выгнув в сторону шею и с такой страстью, что моя пегая грива развевалась в такт бегу. Я прямо-таки заходилась от восторга.

— Довольно! Довольно! — сказал Виталий, и я остановилась как по команде.

— Из вас получилась бы отличная степная лошадь. И весьма полезная, — с похвалой отозвался он.

Еще не отдышавшись, я подошла к нему, едва не лопаясь от гордости

— А мы не могли бы играть в лошадки втроем начиная с сегодняшнего дня?

— Да, но кучером буду я, ты же знаешь! — мрачно заметил Борис. —