Шрифт:
Закладка:
Внезапные аплодисменты привлекли их внимание к сцене, где теперь стоял мужчина. На нем был синий костюм, отлично сидевший на его огромном теле. У него были волнистые светлые волосы, а глаза горели ярко-голубым цветом, так что она даже на расстоянии видела, как они искрятся.
«Полубог», – подумала она.
– Это Океанос, – сказал Гермес.
– Кто он такой?
– Сын Зевса. У него есть близнец, Сандрос. Обычно если один здесь, то и второй где-то рядом.
Персефона с отвращением на лице наблюдала за Океаносом, что кружил вокруг Тюхе подобно хищнику. Он остановился у ее головы, схватил за один из рогов и без особых усилий отломил его. От этого резкого движения к горлу Персефоны подступила тошнота, но толпа вокруг восторженно завопила. Отломав от ее головы и второй рог, он поднял их над головой подобно трофеям, в то время как толпа приветствовала его, подобно герою из античных времен.
После этого он отбросил рога в сторону, словно это был какой-то мусор – словно он не искалечил только что богиню, растянутую на скамье.
– Олимпийцы – лишь пародия на могущество! – закричал он. – Они расхаживают вокруг, как знаменитости, одержимые своим имиджем и богатством, причиняя смертным страдания вместо того, чтобы отвечать на ваши отчаянные молитвы.
Толпа заревела, выражая согласие.
– Эта сказка стара, как время. Боги исчерпали свою пользу для мира, их должны сменить новые – те, кто это понимает и видит потенциал. Мы эти новые боги. Пришло время отобрать у них наш мир.
И снова одобрительные возгласы.
Персефону затошнило. Именно таких речей она и ожидала – тех, что увековечила Елена. Эти полубоги действительно хотели сбросить олимпийцев. Проблема была в том, что те, на кого они напали – Адонис, Гармония, Тюхе, – не были олимпийцами. Они были невиновны. Зачем было вредить именно им?
Тюхе дернулась, и это привлекло внимание Океаноса. Полубог продолжил говорить, подойдя к богине:
– Нас ждет перерождение! Новый мир, где ваши молитвы будут услышаны, где боги будут вмешиваться только тогда, когда их попросят, где они будут исцелять и не будут причинять вред. Но цена этих перемен высока.
Он поднял меч, что лежал, над головой Тюхе. Тот сверкнул, острый и опасный.
– Вы готовы ее заплатить? – спросил он, и толпа ответила ему многоголосым «да».
Именно тогда Персефона почувствовала запах магии своей матери. Он привлек ее внимание и заставил сердце сильнее забиться в груди. На мгновение ее охватила паника, дыхание стало прерывистым, взгляд затуманился. Но это чувство ушло так же быстро, как и возникло. Когда богиня снова посмотрела на сцену, Океанос уже занес меч.
– Нет! – завопила Персефона, вскинув руки. Несколько голов, повернувшихся в ее сторону, замерли, все, кроме Океаноса, который прищурил глаза, глядя на нее.
Проклятье.
Полубоги, может, и не были так могущественны, как остальные боги, вот только нельзя было узнать, с какой магией они родились, а Океанос, похоже, мог контролировать время. Не произнеся ни слова, он вытянул руку и швырнул в Персефону пучок молний.
Широко распахнув глаза, Персефона тут же осела, чтобы избежать удара. Но стоило лишь ей коснуться пола, как перед ней кто-то возник – богиня.
– Афродита…
Та вытянула руку, и в следующую же секунду тело Океаноса покачнулось, у него из груди вылетело сердце – и упало прямо в ладонь Афродиты. Глаза полубога округлились, он упал на колени. Персефона потеряла контроль над своей магией, и толпа снова пришла в движение.
Спустя мгновение тишины толпа осознала, что случилось.
– Боги! Среди нас боги! – завопил кто-то.
Вокруг воцарился хаос. Одни кричали и спешили спастись бегством, другие стянули с себя маски и искали внутри театра оружие.
– Гермес! – закричала Персефона. – Забери Тюхе!
Бог плутовства переместился, словно молния, оказавшись на сцене рядом с неподвижной богиней. Толпа бросилась вперед, чтобы атаковать Гермеса, но глаза бога засияли, заставив некоторых из них остановиться.
Персефона встала:
– Афродита!
Богиня, казалось, ее не слышала – ее внимание было сосредоточено на сердце, что все еще билось у нее в руке. Между ее пальцев сочилась кровь. Боковым зрением Персефона заметила смертного, подскочившего к богине, – тот уже занес длинный подсвечник для удара.
– Афродита!
Богиня по-прежнему оставалась спокойной, почти пассивной, но повернула голову в направлении смертного и вскинула руку. Тот полетел обратно в толпу, расталкивая тела, и с грохотом ударился о противоположную стену.
Персефона ожидала, что смертные разбегутся, но вместо этого они бросились прямо на них.
Чья-то рука схватила ее за волосы, оттянув голову назад и заставив выгнуть шею, другая сорвала с нее маску. Ее поразила жестокость этого жеста, а через мгновение она встретилась взглядом со знакомой парой глаз.
– Джейсон?
Она не видела его с похорон Лексы. Он свел общение с ней на нет – и она знала почему. Его темные локоны сильно отрасли, лицо покрылось щетиной. Он выглядел грубым и злым.
– Так, так, так. Наделенная благом подстилка проникла на нашу встречу.
– Джейсон… – она протянула руку, чтобы ослабить хватку, которой он удерживал ее голову. Персефона удивилась, когда смертный отпустил ее, и отступила назад, но ее тут же безжалостно толкнул кто-то другой. Богиня качнулась вперед – и ее снова пихнули. На этот раз ей удалось удержаться на месте, прежде чем кто-то снова успел ее толкнуть. Но она была окружена.
Персефона снова взглянула Джейсону в глаза.
– Почему? – услышала она собственный вопрос.
– Разве это не очевидно? Аид мог спасти Лексу. Ты могла ее спасти.
– Не смей. – Глаза Персефоны жгло от новых слез.
– Если бы ты сразу сделала все правильно, она бы не ушла. Она была уже не та, когда вернулась.
– Потому что она хотела умереть! – закричала Персефона. – Она устала, но ты был слишком эгоистичен, чтобы это увидеть. Я была слишком эгоистична.
– Не притворяйся, будто тебе не плевать, – рявкнул он. – Иначе бы ты сейчас не выходила замуж за Аида.
Круг сузился, и Персефона напряглась.
– Не делай этого, – сказала она. – Ты об этом пожалеешь.
– Мы не боимся Аида, – заявил Джейсон.
– Вам следует бояться не Аида. А меня.
Он рассмеялся – а вместе с ним и остальные. Но внутри Персефоны уже забурлил гнев. К ней потянулась чья-то рука, и она взорвалась –
