— Кто же знал, что "Челюскин" погибнет! Ай-яй-яй! Пригрели змею на своей груди.

— А какой у них стол! — кипятился рецензент. — Это ведь рыбная газета. Одна рыба. Лососина, осетрина, белуга, севрюга, иваси, копченка, налимья печень, крабы, селедки. Восемнадцать сортов селедок, дорогие товарищи!

Несчастный редактор журнала "Приключенческое дело" взмахнул руками, выбежал на лестницу и спустился на площадку третьего этажа.

Там, как ни в чем не бывало, мелкими шажками прогуливался ответственный редактор газеты "За рыбную ловлю". Он что-то бормотал себе под нос, очевидно репетируя приветственную речь. Из дверей выглядывали сотрудники. От них пахло рыбой.

Сдерживая негодование, редактор "Приключенческого дела" сказал:

— Здравствуйте, товарищ Барсук. Что вы тут делаете, на лестнице?

— Дышу воздухом, — невинно ответил рыбный редактор.

— Странно.

— Ничего странного нет. Моя площадка — я и дышу. А вы что тут делаете, товарищ Икапидзе?

— Тоже дышу свежим воздухом.

— Нет, вы дышите свежим воздухом у себя. На площадке четвертого этажа.

— Ой, товарищ Барсук, — проникновенно сказал "Приключенческое дело", — придется нам, кажется встретиться в Комиссии партийного контроля.

— Пожалуйста, товарищ Икапидзе. К вашим услугам. Членский билет номер 1 293 562.

— Я знаю, — застонал "Приключенческое дело", — вы ждете тут наших челюскинцев.

— Челюскинцы не ваши, а общие, — хладнокровно ответил "За рыбную ловлю".

— Ах, общие!

И редакторы стали надвигаться друг на друга.

В это время внизу затрещали моторы, послышались крики толпы и освещенный лифт остановился на третьем этаже. На площадку вышли герои. Рыбная лифтерша сделала свое черное дело.

"Приключенческое дело" бросился вперед, но тут беззастенчивый Барсук стал в позу и с невероятной быстротой запел:

— Разрешите мне, дорогие товарищи, в этот знаменательный час…

Дело четвертого этажа казалось проигранным. Хитрый Барсук говорил о нерушимой связи рыбного дела с Арктикой и о громадной роли, которую сыграла газета "За рыбную ловлю" в деле спасения челюскинцев. Пока Барсук действовал таким образом, "Приключенческое дело" переминался с ноги на ногу, как конь. И едва только враг окончил свое торжественное слово, как товарищ Икапидзе изобразил на лице хлебосольную улыбку и ловко перехватил инициативу.

— А теперь, дорогие товарищи, — сказал он, отодвигая плечом соперника, — милости просим закусить на четвертый этаж. Пожалуйста, пройдите. Вот сюда, пожалуйста. Что вы стоите на дороге, товарищ Барсук? Нет, пардон, пропустите, пожалуйста. Сюда, сюда, дорогие гости. Не обессудьте… так сказать, хлеб-соль…

И ударив острым коленом секретаря "Рыбной ловли", который самоотверженно пытался лечь на ступеньку и преградить путь своим телом, он повел челюскинцев за собой.

Чудесные гости, устало улыбаясь и со страхом обоняя запах еды, двинулись в редакцию приключенческого журнала.

В молниеносной и почти никем не замеченной вежливой схватке расторопный Барсук успел все-таки отхватить и утащить в свою нору двух героев и восемь челюскинцев с семьями.

Это заметили, только усевшись за банкетные столы. Утешал, однако, тот радостный факт, что отчаянный Василий Александрович дополнительно доставил на четвертый этаж по пожарной лестнице еще трех челюскинцев: двух матросов первой статьи и кочегара с женой и двумя малыми детками. По дороге, когда они карабкались мимо окна третьего этажа, рыбные сотрудники с криками: "Исполать, добро пожаловать!" — хватали их за ноги, а Василия Александровича попытались сбросить в бездну. Так по крайней мере он утверждал.

А дальше все было хорошо и даже замечательно. Говорили речи, чуть не плакали от радости, смотрели на героев во все глаза, умоляли ну хоть что-нибудь съесть, ну хоть кусочек. Добрые герои ели, чтоб не обидеть, а одному очень ответственному товарищу приходилось даже пить. Неизвестно откуда взявшийся Остап нежно обнимал его за плечи и доверительно убеждал:

— А что, дорогой товарищ Пер-Лашезов, если на воздушном шаре — да вдоль границ Советской Родины. От Мурманска, — рука командора описала гигантскую дугу, — до Берингова пролива — и, — он аж привстал, — кульминация, за которой весь мир будет наблюдать, затаив дыхание, от Берингова пролива вдоль Северного морского пути опять же к Мурманску.

У очень ответственного товарища блеск энтузиазма сменился легким сомнением.

— А что, товарищ корреспондент, если где-нибудь в районе Минска ветер, как бы… э-э-э… примет неблагоприятное направление?

— Как — что?! — Остап упал на стул. — Как — что?! Соколом вниз — и пропаганда советской науки и воздухоплавательного спорта.

— Да-да, в этом что-то есть, — товарищу Пер-Лашезову идея явно понравилась. — Вот, составим смету, график розы ветров, а там, годика через два…

— Нет, товарищ, — убежденно возразил Остап. — Международная обстановка волокитничать не позволяет. Ваша задача — принципиальное разрешение вышестоящих органов, а насчет сметы и розы ветров — это уж мы организуем. А что, Тенгиз Акакиевич, выделит редакция деньги на воздушный шар "Красный любитель Севера товарищ Икапидзе"? С такой рекламой мы увеличим тираж раз в пять. Заодно и Барсуку нос утрём.

— Конечно, дорогой, — энергично ответил товарищ Икапидзе. — Завтра же составим рабочую документацию!

— И экипаж есть, — продолжал Бендер. — Я, Арсений Изаурик, физкультурник и штурман, и командир — товарищ Икапидзе.

— Я не могу, — скромно сказал редактор. — У меня пленум на носу.

— Значит, будете осуществлять руководство из штаба полета… А теперь предлагаю тост за Советский Союз — великую воздушную державу, подданные которой никогда не спускаются на землю!

Подробный разговор отложили на завтра в буфете Академии наук и вечер продолжался своим чередом.

Далеко за полночь на нейтральной площадке, между третьим и четвертым этажами, встретились оба редактора. В волосах у них запутались разноцветные кружочки конфетти. Из петлицы Барсука свисала бывшая чайная роза, от которой почему-то пахло портвейном № 17, а Икапидзе обмахивал разгоряченное лицо зеленым хвостиком от редиски. Лица у них сияли. О встрече в Комиссии партийного контроля давно уже не было речи. Они занимались более важным делом.

— Значит, так, — говорил Икапидзе, поминутно наклоняясь всем корпусом вперед, — мы вам даем Водопьянова, а вы нам… вы нам да-е-те Молокова.

— Мы вам Молокова? Вы просто смеетесь. Молоков, с вашего разрешения, спас тридцать девять человек!

— А Водопьянов?

— Что Водопьянов?

— А Водопьянов, если хотите знать, летел из Хабаровска шесть тысяч километров! Плохо вам?

— Это верно. Ладно. Так и быть. Мы вам даем Молокова, а вы нам даете Водопьянова, одного кочегара с детьми и брата капитана Воронина.

— Может, вам дать уже и самого Воронина? — саркастически спросил Икапидзе.

— Нет, извините! Мы вам за Воронина, смотрите, что даем: Слепнева с супругой, двух матросов первого класса и одну жену научного работника.

— Мало.

— Ладно, так и быть, выставляю Доронина.

— А что Доронин?

— Как что? Доронин прилетел из Хабаровска на неотепленной машине. Это что, по-вашему, прогулка на Воробьевы горы?

— Я этого не говорю.

— В таком случае