услышь агайрская девица, о чем разговаривают герцогиня Алларэ и управляющий королевским поместьем, она просто умерла бы на месте или бросилась в монастырь, замаливать несуществующие грехи. Почти не существующие. Пока.

- Герцогиня, я никогда не позволю себе ничего, что могло бы ее скомпрометировать! - отчеканил наконец Фиор. - Клянусь.

- Верю, милый мой, верю. Фьоре, ты и вправду влюбился?

- Какая разница... - тихо ответил допрашиваемый братец. - Это ведь неважно, правда?

Руки у него были - глаз не отведешь; длинные точеные пальцы, твердая сухая ладонь с четко прорисованными холмами и линиями, запястья и предплечья - как у древней статуи короля Аллиона, который был ходячим совершенством от макушки до каблуков сапог.

- Значит, влюбился, - Мио поставила бокал на столик у изголовья кровати и запустила пальцы во вьющееся золото волос господина управляющего. Господин управляющий вздрогнул и едва не пролил вино. - Фьоре, ты совсем тут одичал, если бросаешься на первую же увиденную благородную девицу...

- Не первую... - уже совсем шепотом сказало горе-злосчастье. - И я не бросаюсь...

- А выглядит это именно так. И если первый министр узнает об этом, вам обоим несдобровать.

- Мио...

- Не бойся, я не расскажу. Иначе достанется и мне. Но Анна... ты же видишь, что это за полевой цветок. Расскажет, думая, что все хорошо потому, что я не запретила. Нашли дуэнью... Ладно, с ней я тоже поговорю. А пока - ну, ты поклялся.

- Мио... я благодарен...

- Не сомневаюсь, - рассмеялась герцогиня. Ее пальцы добрались до уха Фиора и теперь скользили по завитку до мочки и обратно. Двоюродный братец замирал, но не протестовал, хотя мог бы встать и откланяться. - А хочешь, мы прогостим здесь до самого монастыря?

- Да...

Мио слегка ущипнула Фиора за мочку уха, и господин управляющий расплескал остатки вина себе на рубашку. Герцогиня притворно вскрикнула, потом рассмеялась. Братец попытался стряхнуть красные капли с ткани, но сделал только хуже.

- Перестань, рубашку уже не спасти. Снимай. Да снимай, я тебе говорю! - прикрикнула Мио. Она соскользнула с поручня в кресло, благо, широченное изделие, явно пережившее Седьмой Собор, позволяло поместиться там вдвоем. - Налей еще, да не в бокал, а в кружку, и чтоб двоим хватило, возьми плед и садись, будем болтать...

Выпили кружку, и еще раз, и еще дважды, потом допили последнюю бутылку из поставца, что стоял в спальне для гостей; потом Мио дернула за шнур и приказала появившемуся заспанному слуге подать два кувшина вина, подогретого с пряностями. Тот посмотрел на герцогиню недоуменно, на господина управляющего - вдвойне недоуменно, но спорить не стал и резво все принес.

- Твоя репутация спасена, - рассмеялась Мио, опуская палец в кружку и слизывая капельки вина.

- Ты хочешь сказать, безнадежно погублена? - Фиор сделал какой-то красивый, но непонятный жест, должно быть, обозначая, что ситуация, в которой он в весьма фривольном виде распивает вино в обществе герцогини Алларэ, кем угодно будет истолкована однозначно.

- Напротив. Теперь можешь гулять с Анной сколько угодно, и любой решит, что ты просто из вежливости развлекаешь подругу своей любовницы. И ухаживаешь, чтоб эта подруга не слишком ревновала, - словно юноше, впервые представленному ко двору, объяснила Мио. - Вот так-то. Скажи мне спасибо, милый Фьоре.

- Благодарю.

- Нет, не так... иди сюда и скажи, - Мио потянулась в кресле, похлопала по багряно-красной подушке рядом с собой, и когда лишившийся репутации пока что лишь на словах Фиор это сделал, сказала ему на ухо: - Никогда не делай вид там, где можно сделать дело...

Господин управляющий не заставил себя долго упрашивать, а намек понял с первого раза. Руки у него были не только красивыми, но и умелыми: он, в отличие от большинства мужчин, не путался в петлях и шнуровке, - да и нежности хватало. А то, что во всем этом обнаруживался некоторый недостаток страсти... Ну, что взять с бедного влюбленного. Все бедные влюбленные одинаковы: вздыхают по одним, а ночевать остаются у других; может быть, это даже и к лучшему.

Страсть - как крепленое вино: сначала кружит голову и раскрашивает мир алым и золотым, а наутро наступает слишком тяжелое похмелье.

Капитан Агертор вывалил на стол перед Рикардом целый ворох восковых табличек с подсчетами. Генерал Меррес смерил мрачным взглядом сперва таблички, а потом и самого Агертора. Голова болела уже третий день подряд, и ладно бы с похмелья, а то с горя: из Собры пришел приказ выпустить епископа. Пришлось выполнять. Наверняка за старого поганца походатайствовал кто-то из столичных попов, может даже, сам патриарх. Знал бы патриарх, что разводят в мятежных землях его подчиненные - велел бы повесить епископа на ближайшем дереве... Но, как водится, победил тот, кто первым доложил. Меррес знал эту маленькую хитрость и не экономил на курьерах, каждый день доставлявших в столицу рапорт об успехах генерала.

А вот про епископа написать забыл. Упрямый пособник бунтовщиков так его разозлил, что Рикард попросту не вспомнил, что нужно отправить жалобу. Забыл - и поплатился. Еще б на старика девятина, проведенная в подвале, произвела хоть какое-то впечатление - а то ведь как с гуся вода. Отощал, начал хромать, но держался победителем. Ну, впрочем, он и вышел из спора победителем. Теперь опять будет прятать по церквям заговорщиков и вооруженных мятежников, а потом читать проповеди.

Убить бы его втихаря... но нужно выждать хотя бы пару девятин, чтобы никто не проследил связи между двумя событиями. Ничего, найдется и на епископа управа.

- Ты что, думаешь, я все это разбирать буду? Говори, что там понаписано, - буркнул Рикард.

- Подробно или по делу? - спросил Агертор, тоже не любивший писать-считать. Наверняка запряг адъютантов, а те уж расписали, не пожалели.

- По делу, - Меррес ухмыльнулся. Агертор даром что керторец, а все понимает. - И коротко, коротко...

- Да с радостью. В общем, фуража осталось на девятину. Это если закупать. Они ж не продают...

- Не продают, - кивнул генерал. - Потому что сволочи все как один. Что господа, что крестьяне. И что делать предлагаешь?

Капитан хмыкнул, вытащил из-за манжета веточку и засунул в рот.