С определенным трудом, пользуясь поддержкой ненавистного барона, выкарабкался я из рукотворного болота на твердую, усыпанную прошлогодней хвоей, лесную почву, чтобы обнять принцессу. И лишь по-старчески расцеловав ее в обе щеки, я заметил, что и другие участники поисков владыки Раздола приблизились к нам. Тотчас вернулось ко мне и чувство ответственности наставника, и, придав лицу своему возможно более строгое выражение, я спросил у принцессы, как она здесь оказалась.

…История, которую поведала принцесса, была поистине удивительной. Точнее, каждая часть ее сама по себе была проста и понятна, но все вместе… Я слушал сбивчивое и торопливое повествование Джоан, и думал о том, что это и есть начало и смысл великого, которое должно свершиться. Я не смогу сейчас в точности вспомнить ее слова, и потому изложу то, что услышал, сам — так, как понял и запомнил.

Собственно говоря, все, что долго и с волнением рассказывала Джоан, можно передать буквально в нескольких фразах. Встретившись на королевском приеме с нашими заграничными гостями, и поймав на себе восторженный взгляд владыки Раздола, принцесса сделала то, что и должно делать молоденьким и прелестным девушкам — она влюбилась (это, разумеется, мои слова; принцесса говорила об этом совсем иначе, зато успела за несколько минут несколько раз покраснеть). Когда мы покинули королевскую залу, принцессе взгрустнулось, и она, нарушая заповеди этикета, оставила отца наедине с бароном и отправилась разыскивать меня и моих гостей, а нашла обеспокоенного хранителя, стерегущего двери своих покоев. Разумеется, простодушный Туклинн не сумел скрыть от девочки того, что произошло; принцесса разрыдалась прямо в замковом коридоре и…

На наше — как я знаю теперь — счастье тем самым коридором в то самое время проходил ненавистный фон Маслякофф, погруженный, вероятно, в нерадостные думы о задержках в осуществлении его планов касательно ввоза в Готред автоматизированных пивоварен. Надобно сказать, что в Готреде барона многие уважают за так называемую «деловую хватку», а кое-кто — даже побаивается его напора и энергии, но лишь один- единственный человек относится к барону с душевной теплотой. Это Джоан. И конечно, барон отвечает доброй девочке самой искренней дружбой, и это, к слову, одна из тех причин, которые не позволяют мне применить свое искусство, чтобы выжить барона из Готреда раз и навсегда.

Конечно, барон перепугался, увидев плачущую принцессу; и Джоан, конечно, поведала ему о том, что случилось. Я очень живо представляю себе, как хмурился и сопел фон Маслякофф, делая выбор, и наконец решился пожертвовать почти что последним шансом ввезти свои пивоварни в Готред ради принцессы…

А дело было в следующем. Оказывается, русский барон, разбирая королевские архивы, нашел старые планы замковых подземелий, сооруженных еще во времена, сокрытые непроницаемой завесой времени. У него хватило сообразительности перенести изображения особо длинных ходов на современную карту королевства, и — о чудо! — оказалось, что один из них подходит к самой готредской границе. Какая мысль могла прийти вслед за этим в его практичную голову? Конечно — удлини немного подземный ход, и он, миновав магическую ограду, выведет тебя во внешний «цивилизованный мир»!

И барон развернул жаркую деятельность: он отыскал нужный ход, нанял землекопов, действительно удлинил ход настолько, что он должен был уже выйти за пределы Готреда…

В другое время я посмеялся бы над потугами неграмотного в магическом отношении барона: магической стене нашего королевства совершенно все равно, идет ли человек по земной поверхности, или летит по воздуху, или прогрызается сквозь земные недра… Но тогда, когда часть стены была нарушена потребностями старого Ллира в материале для вязанья, могло случиться все, что угодно. И оно случилось — барон действительно вышел на поверхность за пределами Готреда, но совсем не в той стороне, где ожидал. Подземный ход, по которому он пробирался к «цивилизации», был ориентирован на север, а выбрался он на восток — туда же, откуда некогда явился в наш город. И к страшному его разочарованию, автоматизированных пивоварен в той стране тогда еще не продавали — по крайней мере, по соседству с Готредом…

Тогда-то и пришла в голову барона совершенно разумная мысль — раз магическая граница королевства испорчена в каком-то одном месте, то все попытки пересечь ее — в любом направлении — будут приводить все к тому же пролому. И это его предположение подтвердилось, когда в Готреде появились новые гости из Заграничья — все с той же восточной стороны, то бишь — через тот же пролом…

…Наверное, сначала принцесса не очень понимала, зачем фон Маслякофф рассказывает ей обо всем этом. Но барон объяснил — тот, кто открыл Алую Книгу Готреда и после этого исчез, тоже должен был пересечь магическую стену! А пересечь ее можно только в одном месте — там, где находится пролом… Там, куда выводит тайно прокопанный бароном подземный ход.

— Так скорей же! Вперед! — наверняка воскликнула принцесса, и наверняка барон и хранитель принялись ее отговаривать. Однако, тот, кто пробовал спорить с Джоан, когда она чем-то серьезно увлечена, понимает, что это бесполезно. И вот хранитель остался у запертых дверей своей комнаты, а барону пришлось последовать за принцессой, устремившейся на поиски потерявшегося владыки Раздола…

— Что же, — сказал я, когда Джоан закончила свой рассказ, — я рад, девочка моя, что ты сделала то, что сделала. Теперь же — пойдем, я отведу тебя к Элронду.

И мы в очередной раз пересекли рукотворное болото, направляясь к бывшему ллировскому огороду, который к этому времени принял трудами владыки Раздола вид совершенно сюрреалистический. Признаюсь, мне было несколько неловко показывать Элронда принцессе в том виде, который он тогда имел, но — что делать! Я был уверен, что появление Джоан не случайно и является частью той магии, которая должна была свершиться. И чтобы стало так, они должны были встретиться, несмотря ни на что.

Надо сказать, что Джоан, увидев Элронда, проявила себя с самой лучшей стороны. Ни удивления, ни ненужного смущения не выказала она; лишь негромко позвала юношу по имени, а когда тот не откликнулся, повернулась ко мне.

— Его заколдовали, да, Гвэл?

— Да, девочка, — сказал я.

Я чувствовал, что нельзя подсказывать, и