возле лежащего неподалеку валуна: несколько веточек вереска были обломаны. — Посмотрите на этот камень. Кто-то явно сидел на нем, причем, не так давно: смятые веточки завяли, но не успели еще засохнуть и пожелтеть. Кажется, здесь не очень людно… Можно предположить, что на камне отдыхал владыка Раздола, прежде чем отправиться навстречу великим свершениям…

— Может, он к ручью спустился? — сказал Дима; я кивнул, и мы отправились вниз по склону холма.

Ручей был неширок, — при желании, его можно было бы перейти вброд. Ступив на полузанесенные песком камни, я зачерпнул в ладони воды и напился. Вода была холодная, чистая и вкусная, какой и положено ей быть.

— Как вы думаете, господин Гвэл, может быть, стоит пройти по ручью в обе стороны, поискать следы? — спросила Бабушка, и я снова кивнул.

Она оказалась права — совсем рядом, не более, чем в полусотне шагов, мы нашли на прибрежном песке полуразмытые, но все еще явные следы подошв с глубокими выемками.

— Это Элронд, — сказал Дима. — Вряд ли здесь еще у кого-нибудь есть армейские ботинки.

— А вон и тропа, — добавила Бабушка.

Действительно, на другом берегу ручейка совсем близко к воде подходила едва заметная даже в низкой траве тропка.

— Не часто же по ней ходят…

Мы перешли ручей и, определив по следам на том берегу, в какую сторону двинулся Элронд, отправились по тропинке вослед за ним.

Извиваясь меж широких холмов, тропа неуклонно уводила нас на север, в сторону темного леса, виденного нами с вершины. Мы долго шли молча, лишь раз или два обнаружив приметы того, что Элронд действительно прошел здесь раньше нас.

Тропинка привела нас к опушке леса, и там я смог, наконец, разобраться, куда мы попали.

Здесь тоже звенел по камешкам маленький ручеек, и мы остановились передохнуть. Бабушка, как и положено женщине, взяла на себя заботы по приготовлению легкой закуски; эльфы и Дима- Гэндальф уселись на травке вокруг корзины с провизией. Я же, напившись чистой воды, опустился на старый обветшалый пень, и вдруг — почувствовал приближение кого-то, владеющего Силой. Я поднялся. Из леса к ручью выходил один из Дивных.

Я не был знаком с ним, но он, возможно знал меня, а быть может, — просто почувствовал мою магию. Так или иначе, но он молча поклонился мне, и я ответил ему.

— Здравствуй, Светлый, — сказал я; никто не слышал этого, кроме нас двоих.

— Здравствуй, Чародей, — сказал и он, легко улыбаясь. — Что заставило тебя покинуть пределы твоей страны? Я слышал, вы, готредцы, редко выходите за свою Стену.

— Это так, — согласился я. — Но сейчас судьба вынудила меня отправиться в путь. А как дела у твоего рода?

— Спасибо, — он пожал плечами. — Не хуже и не лучше.

Я кивнул.

— Скажи, Светлый, могу ли я попросить тебя открыться тем детям, что идут со мной?

Он удивился — это было заметно при всем том бесстрастии, которое хранят обычно лица Дивных.

— Зачем? — спросил он. — Или, быть может, среди этих слепых есть твои ученики?

— Быть может, — улыбнулся я; Светлый кивнул.

— Друзья, — это я сказал уже вслух, для ушей, которые не слышат иных голосов, — позвольте представить вам одного из моих друзей, одного из Дивных.

Они — все четверо — обернулись на звук моего голоса, и в этот момент эльф проявил свой облик. Кажется, это получилось довольно эффектно — в глазах ребят он появился прямо из воздуха, высокий, стройный, с длинными светлыми волосами и светлой же короткой бородкой. Эльф улыбался, и глаза его сияли.

— Приветствие спутникам Чародея, — сказал он, поднимая правую руку и одновременно на шаг отступая под лесные своды. — Прощайте, друзья…

И с этими словами он повернулся и зашагал, быстро теряясь в сплетении зеленых ветвей.

— Удачи, Светлый! — сказал я только для него.

— И тебе Удачи, Чародей! — донеслось из чащи.

Я повернулся к моим спутникам.

Да, эффект появление Дивного произвело — если уж степенная и невозмутимая Бабушка Горлума застыла с недорезанным помидором в руке…

— Это что было… эльф? — спросил кто-то из лихолесских (кажется, Арсин).

— Эльф, — подтвердил я. — Только мы предпочитаем называть их Дивными.

— Ни фига ж себе… — пробормотал Леголас.

Я тихонько посмеялся себе в бороду и спросил — не без легкого ехидства, признаюсь:

— Как там наш обед, уважаемая Бабушка?

— А? — Бабушка встрепенулась и немедленно пришла в себя. — Да, конечно, господин Чародей, сейчас все будет…

Мы перекусили и отправились далее по тропе, уводящей вглубь леса, однако не прошли и четверти часа, как раздался удивленный вопль Димы, шедшего впереди нашего маленького отряда, и мы снова остановились.

— Что случилось? — спросил я, обходя застывшего на месте Диму.

Не говоря ни слова, тот указал на землю у своих ног. Я посмотрел.

На том месте, где мы остановились, пересекались две тропы. Точнее говоря, та узенькая, едва заметная тропинка, по которой шли мы, пересекала широкую, натоптанную тропу, почти лесную дорогу. И здесь, на самом перекрестке, лежала смятая жестяная посудина в форме вытянутого цилиндра, расписанная яркими картинками и словами.

(Я, конечно, узнал ее. Такие вот нелепые посудинки несколько раз привозил из-за границы фон Маслякофф; в них находилось некое безобразие, которое, по утверждению барона, во внешнем мире зовется «пивом». Если тебе, уважаемый читатель, доводилось когда-нибудь пробовать это самое «баночное пиво», то ты, конечно же, поймешь мое искреннее стремление помешать барону заменить старые пивоварни Готреда на автоматизированные, соответствующие современным мировым стандартам. Однако, мне следует прервать лирическое отступление на тему хорошего пива и вернуться к своему повествованию.)

Итак, мои спутники удивились, увидев здесь пустую пивную банку. Они о чем-то заспорили, заговорили что-то о «пересечении миров» и «перекрестках дорог». Я слушал их, пока Бабушка не прервала дискуссию властной рукой.