А вдруг — нет?

Я сама не могла понять, надеюсь я на то, что это будет особенный подарок, или боюсь этого. Вместо этого я потянула на себя крышку, подцепив гладкий и тонкий картон пальцами, и ахнула.

В коробке лежало платье. Невероятно красивое, сшитое из сине-зеленого шелка, напоминающего цветом морскую волну, закрытое, с высоким воротником, длинными рукавами и длинной юбкой.

Рядом с ним лежали белоснежные перчатки, такие же, как те, что носила Лаура Уортон. Не удержавшись, я провела по тонкой и гладкой, как вода, ткани пальцами. Перчатки носили все девушки высшего общества, даже Ирма, хотя у нее они были намного более простыми и скромными. У меня перчаток не было, потому что стоили они даже дороже, чем платья. К тому же, в деревне носить их было не принято, а делать вид, что я такая же, как аристократы, было глупо.

Испугавшись, я выронила коробку и вскочила.

— Что это? Зачем вы мне это дарите? Как вы… как вы смеете?

Я подняла глаза и успела заметить, как мягкая улыбка (мягкая улыбка⁈ он так умеет?) на лице ректора Стортона сменяется обычным презрительным выражением.

— Вы в кабинете ректора, Танг. Ведите себя прилично и не смейте повышать на меня голос.

Я задохнулась от возмущения. Хотела подойти к ректору Стортону ближе, чтобы взглянуть ему в глаза, но между нами лежала коробка с невероятно красивым и тонким платьем, и мне было страшно через нее переступать. Даже дотрагиваться до нее было страшно.

— Мне вести себя прилично? Вы дарите мне… платье!

— А что я, по-вашему, должен сделать? — рыкнул он, как самое настоящее чудовище. — После того, как ваше оказалось испорчено адептом моей академии, который на вас набросился?

— То есть, вы думаете, что я не могу сама купить себе новое платье?

— А вы можете? Думаете, я не знаю о том, что… — начал ректор Стортон и сжал пальцами переносицу. — Послушайте, Танг. То, что сделал Ходж, — моя вина. Потому что я ректор этой академии, и моя обязанность — не допускать того, что чуть не произошло. Ходж свое наказание уже получил. Вам я приношу свои извинения. Возьмите платье — и идите на занятия. Свободны.

— Вы говорите серьезно? Ректор Стортон, посмотрите на это платье и на то, которое на мне! Я не могу носить такую дорогую вещь!

— Вы предлагаете мне, Танг, — зашипел он, — съездить в вашу деревню, найти там кусок ткани, которым год мыли полы во всех домах, набросить его на вас, небрежно сшив по боками и сделав дырку для головы, и назвать это платьем?

— Небрежно сшив⁈

От злости у меня пропали все слова. Небрежно? Да я шью лучше всех в моей деревне, даже лучше мачехи! Небрежно⁈ Это уже ни в какие ворота не лезет!

— Что вы от меня хотите, Танг? — голос ректора Стортона звучал устало. — Вам не нравится платье? Не тот оттенок? Устаревший фасон?

— Мне даже иметь его при себе неприлично! — выкрикнула я, сжимая руки в кулаки. — Что обо мне подумают? Как будто вы не в курсе всех тех слухов, которые ходят обо мне в академии, кем меня считают! После вашей сегодняшней речи каждый аристократ посчитает своим долгом выяснить, за что исключили Ходжа, а он вряд ли будет держать язык за зубами…

— Когда очнется, Танг, — плотоядно ухмыльнулся ректор Стортон. — Боюсь, мое заклинание вышло… немного сильнее, чем я рассчитывал.

— И все-таки правда рано или поздно выплывет наружу! Если я приму это платье — что обо мне подумают? Разве вы не понимаете, что это будет значить? Моя репутация…

— А как же моя репутация, Танг?

— Что?

— Я ректор, а не один из ваших однокашников. Я глава рода. Я королевский подданный.

— Почему вы об этом говорите?

— Потому что… — начал ректор, шагнул вперед и замер, потому что едва не наступил на коробку с платьем.

Раздраженно ругнулся, обогнул ее и подошел вплотную ко мне. Положил руки на талию, и я вздрогнула. Что он собирается делать? Синие глаза вдруг снова оказались очень близко, как на экзамене несколько месяцев назад, как вчера вечером, когда я была испугана и могла успокоиться только у него в руках.

— Ректор Стортон…

Я понятия не имела, что собираюсь сказать, а придумать не успела, потому что ректор Стортон подался вперед и коснулся своими губами моих, очень мягко, целомудренно.

Поцеловал. Это называется поцеловал.

Ректор Стортон меня поцеловал.

Почему?

В голове зашумело. Я ждала грубости, потому что каждый раз, когда до меня дотрагивались мужчины с определенными намерениями, это было грубо и больно. В этот раз боли не было.

Губы ректора Стортона были очень мягкими, руки аккуратно обнимали меня за пояс, как будто я была готовым рвануть боевым заклятьем. Это было совсем не похоже на те ужасные поцелуи с Джимми или с Ходжем. Тогда казалось, что мне в рот сунули скользкого противного слизняка, а сейчас я не очень хорошо понимала, что происходит, ну буквально таяла от прикосновений, от запаха — тяжелого, с горчинкой и какой-то ароматической немного пряной отдушкой. Один поцелуй перетекал в другой, они были мягкими и сладкими, как праздничные лакомства.

Сердце ректора Стортона тяжело и быстро стучало — тук, тук, тук, — как вчера, когда он меня успокаивал после нападения Ходжа.

После нападения… Я не должна такого позволять. Это все… это ненастоящее. А я — просто дурочка.

Отшатнувшись, я замахнулась и залепила ректору Стортону звонкую пощечину.

— Что вы себе позволяете?

Ректор Стортон открыл рот. Он выглядел растерянным, щека, по которой я ударила, наливалась краснотой.

К лицу прилил жар, потому что я заметила… радугу. Прямо в кабинете. Нет бы дождь пошел или гроза! Ох, святые и низвергнутые!

— Уннер, послушайте…