Ночь была – руки своей не разглядишь. Еле-еле стена белела, а уж караульных на ней и думать нельзя разглядеть. Михайла задумался. Но потом ему пришло в голову, что коли на белой стене не видно людей, так и их на черном поле караульные не разглядят. А коли и разглядят, так тревоги не подымут – ведь они поедут не к городу, а от города. Да и что ж им теперь делать – не возвращаться же?

Михайла подошел к кустам, вскочил на лошадь и поехал за своими.

Гаврилыч сказал казакам, чтоб молчали и лошадей унимали. Мужикам и говорить было не нужно. Они сами понимали, что если услышат их, начнут, пожалуй, стрелять со стены. Но все обошлось. То ли заснули дозорные, то ли не разглядели в темноте, только никто тревоги не поднимал, и небольшой отряд быстро поскакал на север.

Один из казаков бывал тут раньше и знал речку Воронью. Но где стрельцы стали лагерем, этого не знал никто. Через полчаса казак Опанас сказал Гаврилычу:

– Вон та самая Воронья. Бачишь?

Вдали, правда, смутно проблескивали извилины степной речушки.

Гаврилыч остановил отряд и подъехал к Михайле.

Михайла и сам уже заметил и речку и даже, на некотором расстоянии, дымки затухающих костров на берегу.

– Гляди, – показал он Гаврилычу, – там, верно, и лагерь их. Надо разведчика послать. Пускай ползком по траве проберется, поглядит – караулят ли дозорные.

– А чого время губить, – сказал Гаврилыч. – Спят. Бачишь, и костры ледва-ледва курятся.

Михайла окинул взглядом степь. Тишь кругом, тьма непроглядная, чуть-чуть ветерок навстречу подувает, – верно, рассвет близко. А только оттуда, где бы заре загораться, ползет тяжелая туча, во всей той стороне ни одной звездочки в небе не мерцает. Самый глухой час. Конечно, все спят.

– Ну что ж, Гаврилыч, благословясь? Постой, я своим скажу, да разом.

Михайла подъехал к своим и сказал:

– Ну, ребята, с богом. Видите, где дымки белеют? Доставайте топоры, косы, цепы. Они там, верно, спят вповалку, так чтоб и не встали. Живо! За мной!

И, стегнув лошадь, он помчался по траве к берегу Вороньей. Мужики тоже настегивали лошадей, стараясь не отставать.

Обгоняя их, мчались по сторонам казаки с Гаврилычем во главе. Вот уж потянуло дымком от костров. Близко… И вдруг… Какие-то тени зашевелились, заржали кони, и тишина, среди которой слышался только мягкий топот их коней, наполнилась криками, визгом, выстрелами. Рядом с Михайлой кто-то громко вскрикнул и тяжело рухнул на землю.

Точно разорвалась какая-то завеса, и на мирном берегу степной речушки закипела дикая сумятица. В один миг все стрельцы были на ногах, а многие на конях и смешались с налетевшим на них отрядом. В непроглядной тьме перепуганные, разъяренные противники стреляли наугад, рубились саблями, топорами, молотили цепами, громко кричали, подбодряя своих, стонали, выли, валились с лошадей и топтали упавших. Никто не разбирал, много ли врагов, никто не понимал, на чьей стороне перевес. Поднимавшаяся с востока туча застлала полнеба. В ней тоже сердито загремело, и вспыхнула молния, озарив на мгновенье испуганных мужиков, отчаянно дравшихся казаков и сплотившихся стрельцов, уверенно напиравших на отряд Михайлы. Еще один громовый раскат, и на всю эту бурлящую кашу потоком хлынул проливной дождь.

Он обрушился так внезапно, что все были ошеломлены, и на миг яростная бойня приостановилась.

– Назад! – крикнул чей-то отчаянный голос, и мужики, точно только этого и ждали, стали торопливо поворачивать лошадей, пуская их наугад прочь от реки и от лагеря.

– Куда? За мной! – изо всех сил кричал Михайла.

Но его голос тонул в неистовом шуме дождя, грохоте грома, криках и лошадином топоте.

Неожиданно кто-то ухватил его за плечо, и голос Гаврилыча крикнул ему в самое ухо:

– Тикай, друже! Побилы нас!

Казаки тоже поворачивали лошадей и мчались обратно, увлекая за собой и Михайлу.

Яркие вспышки молнии озаряли беспорядочную толпу скакавших по степи всадников.

Ливень оборвался так же внезапно, как и начался, туча разорвалась, выглянуло тихое зеленоватое небо, и первый бледный свет пролился на землю.

Михайла оглянулся. Рядом с ним скакал Гаврилыч. За ними никто не гнался. Но там, далеко позади, в легком тумане, поднимавшемся от речки, что-то волновалось, шевелилось, точно назревала какая-то новая опасность.

– Гаврилыч, гляди! – крикнул Михайла с отчаянием. – Ведь это никак стрельцы строятся. Как бы за нами не ударили?

– Може, – пробормотал Гаврилыч. – Зовы своих. Бачь, по всему степу расскакались со страху.

Несколько минут Михайла и Гаврилыч сзывали остатки своего разбитого, расстроенного отряда.

Казаки собрались скорей. Но мужики подъезжали неохотно.

Михайла стал считать и не насчитал и двух десятков.

– Неужто побили столько? – с ужасом пробормотал он.

– Зачем побили? – сказал Савёлка, подъезжая. – Коих, может, стрельцы похватали, а кои сами наутек пошли.

– Ну так что ж? – спросил Михайла, оглядывая опустевшую степь. – Где ж они?

– Да они в Тулу не воротятся. Туда кинулись, – и он махнул рукой на север. – Лычка там, Нефёд и еще кои давно сбирались.

– А Невежка? – спросил Михайла.

– Здесь я, Михалка. Надо б и мне, да не гоже будто. Как расколотили нас, так тебе одному ответ держать. Чай, вместях шли.

Михайла посмотрел на Невежку, но ничего не сказал.

– Ну, Михалка, чого встал. Скачем до ворот. Бачь, ти чортяки скачуть.

Времени терять было нельзя, и поредевший отряд помчался полем к воротам города. Теперь, когда за ними гнались стрельцы, нельзя было пробираться по одному через пролаз, да и нельзя было показывать ход врагам.

Когда они застучали в ворота, караульные долго не хотели пускать их. Только когда караульный казак узнал Гаврилыча, стража отворила ворота и впустила беглецов.

Стрельцы уже совсем нагоняли их, стреляя вдогонку из пищалей. Два передних стрельца, сгоряча не удержав лошадей, вскочили следом за мужиками в ворота.

Караульные захлопнули тяжелые створы ворот, и перепуганные стрельцы оказались вдвоем среди целой толпы мужиков и казаков.

Скакавшие за ними товарищи изо всех сил колотили в ворота, требуя, чтоб им вернули заскочивших ненароком в город стрельцов, суля привести им взамен захваченных на Вороньей пленных. Но раньше, чем Михайла с Гаврилычем обменялись словом об этом, обозленные неудачей казаки набросились с саблями на стрельцов и в две минуты изрубили их.

Дело было кончено. Предстояла расплата.

XVIII

Караульные расспрашивали их: кто их послал на вылазку? Когда они выехали? Много ли там царских войск? Они отмалчивались. Да и что они могли сказать? Они даже не знали, большое ли там войско и кто начальник. Знали только, что привели за собой разъяренных стрельцов, которые теперь, наверное, не уйдут