мы можем объяснить поведение, связанное с отказом, только с помощью апелляции к когнитивным процессам первого порядка, мы должны предпочесть эти объяснения. Выше я предположил, что есть веские причины с подозрением относиться к апелляции к "Канону Моргана". Однако я также предполагаю, что когда мы расширяем сферу нашего исследования и ищем закономерности, проявляющиеся в различных областях, эти закономерности подсказывают, к какого рода когнитивным процессам можно законно апеллировать, чтобы объяснить поведение организма. В данном случае тот факт, что мы можем объяснить поведение шимпанзе в задачах на выбор без обращения к метакогнитивным состояниям более высокого порядка, в сочетании с плохими показателями шимпанзе в задачах на ложное убеждение, убедительно свидетельствует о том, что шимпанзе не обладают пониманием состояния убеждения. Эти соображения указывают на то, что мы должны предпочесть такое объяснение поведения Сантино, которое не опирается на его убеждения о своих ментальных состояниях.

Во-вторых, мы ищем доказательства того, что Сантино способен представлять свои собственные ментальные состояния. Однако недостаточно, чтобы он представлял свои собственные ментальные состояния; задача, стоящая перед Сантино, если он действительно законно планирует будущее, состоит в том, чтобы представлять будущие ментальные состояния, состояния, которые будут отличаться от его нынешних ментальных состояний, и представлять эти будущие ментальные состояния как представляющие особый интерес для него (в отличие от ментальных состояний, которые имеет какой-то другой шимпанзе или другой организм). Первая из этих задач сопоставима с задачей, стоящей перед шимпанзе в задаче ложного убеждения: представить (и действовать в соответствии с) ментальными состояниями другого организма, которые отличаются от его собственных. Если шимпанзе не в состоянии сделать это, то Сантино, скорее всего, не сможет представить свои собственные будущие ментальные состояния, если они отличаются от его текущих ментальных состояний. Независимо от того, доступны ему его текущие ментальные состояния или нет, его будущие мысли, когда они отличаются от его текущих мыслей, так же непрозрачны для него, как и мысли его сородичей, которые отличаются от его собственных.

Также не ясно, способны ли шимпанзе генерировать представления о себе, представляющие особый интерес. Доказательства, относящиеся к самопрезентации шимпанзе, получены в результате тестов на самораспознавание в зеркалах. В этих тестах особи сначала знакомятся с зеркалами (взаимодействуя с ними), а затем их помечают (например, краской на лбу) таким образом, чтобы это можно было заметить, только глядя в зеркало. Если животное рассматривает свою метку в зеркале значительно чаще, чем ранее не помеченную область, то экспериментаторы делают вывод, что оно узнает себя в зеркале. Согласно стандартным рассуждениям, такое узнавание подразумевает наличие Я-концепции,21 поскольку для того, чтобы рассмотреть метку, животное должно иметь как стабильное представление о себе, отличное от того, которое оно видит сейчас, так и отождествлять увиденное с собой. Без такой идентификации у животного не было бы причин рассматривать свой собственный лоб, увидев в зеркале лоб с меткой. Нет репрезентации себя, нет зеркального самоосознания. Зеркальное самоосознание, таким образом, подразумевает представление себя. Раз шимпанзе узнают себя в зеркале, значит, у них есть представление о себе, верно? К сожалению, и эти данные неоднозначны. Хотя, по всей видимости, существует консенсус в отношении того, что шимпанзе действительно узнают себя в зеркале и что такое узнавание опосредовано Я-концепцией, данные не столь однозначны, как можно было бы предположить на основании этого консенсуса. Большинство испытуемых шимпанзе не справляются с тестом на самоосознание; согласно обзору Торнтона и Лукаса (2012), только 40 % испытуемых шимпанзе справляются с этим тестом. Более того, было проведено мало исследований, целью которых было выяснить природу этой самоконцепции. Как ни странно, в одном из исследований (de Veer et al. 2002), единственном известном мне, которое спустя годы вернулось к повторному изучению результатов шимпанзе, прошедших тест, выяснилось, что из девяти шимпанзе, прошедших тест на метку в предыдущем исследовании, в последующем его прошли только шесть шимпанзе. Похоже, что самооценка, на которую опирались шимпанзе при прохождении теста, была утрачена за прошедшее время. По крайней мере, это говорит о том, что любая Я-концепция, которой обладают шимпанзе, не похожа на человеческую Я-концепцию; когда шимпанзе и человек узнают себя в зеркале, они, похоже, делают разные вещи.

Мы могли бы подумать, что поведение Сантино показывает нам, что он в какой-то степени понимает свои нынешние и будущие психические состояния и что он выбирает, как помочь удовлетворить цели своего будущего "я". Но исследования, которые я здесь привожу, указывают в другом направлении. Кажется маловероятным, что Сантино размышляет о своих текущих психических состояниях. Эти исследования позволяют предположить, что в ментальной экономике шимпанзе, скорее всего, отсутствует самоконцепция, необходимая для понимания собственных ментальных состояний. А как же тогда быть с прерийными полевками, которые не только утешают своих знакомых, но и демонстрируют те же физиологические признаки поведения утешения, что и люди? Разве физиологические данные не свидетельствуют о сильном сходстве между причинами (и следствиями) утешительного поведения человека и прерийной полевки? Да, но наша склонность приписывать прерийным полевкам чувство сопереживания, признание того, что наблюдатель протягивает руку к демонстранту, как бы говоря: "Я чувствую твою боль", вполне может быть симптомом чего-то, что добавляется к нашей эмпатической реакции, опосредованной окситоцином: человеческие существа способны и на эмпатическое поведение, и на осознание того, что мы участвуем в эмпатическом поведении (и что такое поведение вызывает в нас определенные переживания). Вполне возможно, что разница между нами и Сантино, а также между нами и прерийными полевками заключается не в поведении, а в нашем осознании этого поведения.

 

Глава 13. Метакогниция нечеловека

Жоэль Пруст

Введение

Существуют доказательства того, что нечеловеческие животные, у которых не развилась способность к чтению мыслей, например макаки и грызуны, тем не менее способны адекватно оценивать уровень уверенности в себе в задачах на восприятие и память. Это создает загадку, поскольку самопознание, по-видимому, требует встраивания репрезентации в другую, то есть метарепрезентации собственных состояний, как это происходит при чтении мыслей. Отчасти эта загадка связана с несогласованной терминологией. Часто утверждается, что "мета" означает "быть о". Таким образом, под "метапознанием" понимается познание собственного познания, "мышление о собственном мышлении", или, короче говоря, метазнание. Эта терминология обязана своим влиянием ранним моделям отношений между аспектами контроля и мониторинга метапамяти. Для философов такое понимание метапознания созвучно глубоко укоренившимся взглядам на исключительно человеческий характер рациональности. Однако следует с осторожностью отделять терминологические вопросы от эмпирических: терминология должна следовать за исследованиями, а не предвосхищать их. В разделе 1 будут представлены доказательства. В разделе 2 обсуждается точка зрения, согласно которой метапознание - это самонаправленная метарепрезентация. В разделе 3 будет рассмотрена