представление посмотреть и с куклами поиграть. А коли и после этого сон не брал, монарх приглашал министра двора, который докладывал о событиях дня, рассказывал, что нового в колониях и в соседней Лопоухии.

— Как поживают господа кролики? — спросил король у министра двора тем утром, ровно в 15 часов.

— Как у господа бога за пазухой, — ответствовал подданный. — Страна процветает, всяческой продукции произведено сверх меры, кролики интенсивно размножаются. К примеру, одна крольчиха принесла целую дюжину крольчат! И все здоровыми растут — в кино и костел уже ходят, твист танцуют, обучаются музыке, играют в футбол и бильярд. Многодетные матери — госпожи крольчихи — во славу господ кроликов обязались рожать враз не менее двух наследников по плану и еще одного — сверх плана.

— Got mit uns![30] — удовлетворенно изрекло его величество (король никак не мог отвыкнуть от гитлеровских фраз). — В честь госпожи крольчихи повелеваю: во всех костелах страны отслужить торжественный молебен, а известие об этом огласить всему миру. Обоим родителям крольчат присвоить звание ударников семьи и заслуженных мастеров спорта!

Произнеся это, владыка почувствовал, что колики в животе ослабели.

— А что слышно в королевстве Лопоухии? — поинтересовался сиятельнейший.

— Темнота, насилие, разврат, моральное разложение, охлаждение к вере...

— В того, кто от веры отходит, вселяется бес! В святом писании сказано... — поднял кулак всемогущий.

Однако мысль свою он не закончил. В дверь, отдуваясь и пыхтя, вкатился дворцовый курьер.

— Ваше величество! Господи! — слуга стукнулся лбом о паркет. — Все те двенадцать крольчат в лисят обратились... И дразнят кроликов!

— О mein Gott! Какой позор! Не дай бог, если об этом узнают!..

Острый укол вновь пронизал нутро диктатора — ко́лика так сдавило, что даже корона затрещала и забренчали ордена. Придя в чувство, его величество принялся расспрашивать:

— Возможно, та госпожа крольчиха их не крестила? Крестила, говорите? Гм. Так, может быть, на исповедь не вела? Вела. Причастие приняли? Приняли, говорите. Гм. Так, может, в костел не ходили, святую обедню не слушали? Молились, говорите... Ага.

После напряженного раздумья мозги монарха в конце концов осенило солнце разума:

— Теперь мне все ясно — это нагло сфабрикованная клевета вислоухитян, — проговорил непогрешимый. — Немедленно опровергнуть! Огромными буквами, громовым голосом! В нашем священном краю такого не было, нет и быть не может!

И тут же, желая удостовериться, не вздувается ли какая-либо шишка, король прошествовал в то место, которое благородные господа никогда не называют истинным своим именем. Приложил его величество ладонь повыше пупа — пищеварительный аппарат пылал, как печь, был подозрительно красен. «А, чтоб тебя разнесло! Надо доктора звать. Но, возможно, и утихнет. Got mit uns!»

Чуточку перепуганный, властелин, не мешкая, направился в кукольный театр.

Искусство всегда действовало на него благотворно: улучшался аппетит, поднимались показатели прироста и привеса, усиливалась боевая и иная потенции, охватывал здоровый сон. А главное — среди кукол повелитель поистине ощущал свой подлинный вес и испытывал большую безоблачную радость.

Возьмет, бывало, какую-нибудь гордую, надувшуюся куклу, дернет за веревочку — она руку поднимет, еще дернет — бах на колени, ключом заведет — улыбается, жеманится, в ладошки бьет, поет, глаза закрывает, поднимает ножки! Одно удовольствие!

И теперь Макок выбрал несколько наиболее солидных марионеток, завел до отказа и воскликнул: «Да здравствует Макок II, император кроликов! Виват!» Однако аплодировала и кричала «Виват» только одна кукла из всех, и та, как выяснилось, была под хмельком. Остальные стояли застыв, испорченные, а возможно, уже неверные и непослушные своему королю.

Крайне озаботило его величество положение в искусстве, позвал он дворцового плотника и повелел износившиеся куклы выкинуть вон, а вместо них вытесать новые — голосистые, с большими ладонями, крепкими ногами и позвоночником — чтобы всегда могли веселить монарха.

Поиграв с куклами, король надумал несколько повысить свой культурный уровень и направился поискать что-либо для чтения. А библиотека его висела на стене — это был настенный календарь.

Оторвал один листок император и стал просвещаться. Углубился он в весьма актуальный и волнующий материал: «Почки борова в одеколоне, фаршированное вымя с грибами и сливами, паштет из змеиных яиц, ва́ренная в вине рыба, филе косули в шоколадном соусе...»

Блеск этого меню просветил мозги Макока, согрел кровь, зазвенел в ушах, будто гимн благородному брюху, в которое вселилась столь непонятная боль. «Десерт — фирменные «Три девушки» с коньяком и шампанским...»

Но не успел повелитель выяснить, что это за лакомство «Три девушки», как в кабинет снова прошмыгнул слуга:

— Высочайший! Недосягаемый! Непогрешимейший! Те лисята совершенно обнаглели, они господ кроликов обижают!

— Врешь, исчадие сатаны! Я же сказал, что никаких лисят у нас нет и быть не может. Это выдумка вислоухитян. За игнорирование дворцовой информации — в подвал!

И снова его величество налег на успокаивающую сердце литературу, энергично развивая интеллект, и тем заглушал раздирающую брюхо боль. Однако королевскому развитию помешали. Словно ледяной град, обрушились на него неожиданные известия:

— Властелин! Гениальный! Лисята начали мошенничать!

— Державнейший! Лисята хулиганят, развратничают с волчатами!

— Грабят, обкрадывают господ кроликов.

— Берут взятки, спекулируют!

— Живут в краденых домах, разъезжают на ворованных машинах...

— Славят бога Блата!

Чем дальше слушал Макок информацию холопов, тем шире становилась его улыбка, делалась горькой и колкой. «Ну и врут, глупцы! Понаслушались пропаганды вислоухитян и дерут глотку, разводят панику. Знать, придется их немного в подвале остудить».

Действительно, кто же мог поверить, что в священном краю заведется такое зло, что господа кролики будут славить не бога и короля, а какого-то неслыханного идола Блата!..

И все же крохотная бацилла сомнения проникла сквозь твердый череп монарха и принялась теребить мозги. Тогда непогрешимый и единодержавный обратился к своему духовнику. Узнав все королевские беды, ксендз осторожно напомнил:

— Пресветлый князь! Кого бог любит, тому и крестик дает. Не огневил ли случайно господа, произнося: «Got mit uns»? Дело в том, что, произнося такое, уподобляешься владыке неба и земли, но и как бы унижаешь его, низводишь до лакея. Подумай, сын мой помазанный! «С нами бог». Значит, не мы — его дети — с ним, а он с нами, он шагает по нашим стопам, он наш слуга!.. Уж не буду вспоминать, чем закончил Гитлер с этим лозунгом...

— О, mein Gott! Я совершенно не подумал, — схватился за больной живот Макок. — Теперь всегда буду говорить: «Wir mit Gott!»