Голем тем временем неторопливо озирал окрестности — верхушки деревьев, торчащие над забором, дальний лес, черная полоса которого тоже была ему видна, ну и холм, на котором притаилась наша маленькая, но дружная компания. Впрочем, что это холм, он, пожалуй, что, мог и не сообразить. Такой тут интересный рельеф у местности — если смотреть сверху, то это понятно, а если снизу — фигушки. На то, собственно, у деда Геннадия расчет и был, когда он тут захоронку соображал.

— Блин, такое ощущение, что вот-вот, и он меня увидит, — вжимая лицо в траву, прошептала Светлана. — И да, я начинаю тебя понимать. Мне тоже что-то не по себе стало.

— Надо в леса уходить, — высказался и колдун. — До той поры, пока эта клятая красная луна не зайдет. Потом авось все само по себе утихомирится. О, побрел наш сокол ясный куда-то. Глядишь, прямиком к кикиморе в гости!

Мое любимое «авось». А если нет? Я достал пистолет, снял его с предохранителя и дослал патрон в ствол. Ну да, не небесное железо, обычный свинец, но если вогнать по одной пуле в каждый глаз, то Голем так и так перестанет видеть окружающий мир, по крайней мере на какое-то время. А это уже шанс.

Если, конечно, он до того сам мне голову не успеет прострелить. А в этом деле он мастер, сам тому свидетель.

Хотя еще вон Светка есть, и у нее оружие тоже в руках. Два ствола у него, два у нас — шансы почти равные. Почти — потому что на нашей стороне эффект неожиданности, и на него у меня вся надежда.

— Потопал, родной, куда следует, — потер сухенькие ладошки Поревин. — Слышишь, птицы галдят? Это он их тревожит. И верхушки деревьев качаются.

— Значит, говоришь, до болота верст семь? — убедившись в правоте слов старика, произнес я. — Ходит он быстро, но все равно — туда, да там, да обратно, когда поймет, что точно не туда забрел… Полчаса у нас есть. Но это в идеале.

— Думаю, обратно он не пойдет, а побежит, — возразила мне Метельская, убирая пистолет в кобуру. — Сообразит, что его надули.

— Тогда времени у нас совсем нет. Минутку еще выждем, чтобы он подальше уперся, и вниз.

— Мефодьич, на долгие сборы времени нет, — предупредила старика оперативница. — Хватай паспорт, пенсионное, книгу свою черную — и ходу. Не вздумай кутули набивать разным хламом.

— А я с вами еду, выходит? — хитро прищурился колдун.

— Хочешь — оставайся, — разрешила ему Светлана и взмахнула рукой в гостеприимном жесте. — Живи на пороховой бочке и жди, когда эта горилла тебе начнет бороду выдирать с кожей.

— В город не хочу, — заявил старикашка. — Погано там. Воздух тяжкий, шума много, вода такая, что пить невозможно.

— Он еще выбирать будет, куда ехать, а куда нет! — возмутилась Метельская. — Успокойся, не в город я тебя повезу. В другое место поедем, на природу, как ты любишь. Что, ушел этот Квазимодо? Не шумят птички? Тогда — ходу!

Некие опасения на тот счет, что в какой-то момент Голем подумает-подумает, да и решит двинуться обратно и, как результат, мы столкнемся с ним нос к носу, у меня имелись, но другие варианты были еще хуже. Ясно же, что, вернувшись, он начнет методично обшаривать окрестности и непременно доберется до этого убежища. Просто наверняка, я наслышан о его упорстве, в части которого он, пожалуй, мог бы посоперничать с верблюдом, которые, как известно, если уж лягут отдыхать, то ты их ни при каких условиях не поднимешь.

Но — обошлось. Мы скоренько вернулись во двор, после чего Геннадий Мефодьевич устремился в дом, заверив нас в том, что через пару минут он нас догонит, а мы с Светланой проследовали прямиком к машине.

— Колеса ему порежь! — приказала на ходу оперативница, но следом за тем осеклась, заметив, что я уже и нож достал, добавила: — Ну слава богу. А то я уж подумала, что ты совсем пропащий, без приказа даже по нужде не сходишь.

— Ну да, одна ты у нас умная да сноровистая, — хмыкнул я, втыкая лезвие в здоровенное колесо «кадиллака», — а остальные так, погулять вышли. Хотя насчет по нужде — а ведь не лишено смысла. Кстати, ты в курсе, что Голем нас теперь из принципа достать попробует?

— Почему?

— Потому что у него к этой машине какая-то просто нездоровая любовь. — Я всадил нож во второе колесо. — Она ему и родня, и друг, и еще невесть кто, рассказывали мне про это. Настолько он ее холит и лелеет, что я, к примеру, к выхлопной трубе ни за что прикасаться не стану. Потому что — фиг знает!

— В самом деле? — озадачилась Метельская. — А я хотела ему еще лобовуху расхреначить. Для комплекта. В багажнике бейсбольная бита на всякий случай лежит.

— Если хочешь — Бога ради, — разрешил я. — Но имей в виду: за колеса он меня просто-напросто убьет, а вот разбитая лобовуха — это куда серьезнее. За нее он тебя… Даже не знаю. Может, как рыбу выпотрошит, может, еще чего учудит, похлеще. Но не забудет, это точно.

Воздух со свистом вырвался из третьего распоротого колеса.

— Ну на фиг, — подумав, решила оперативница. — Не, дело не в этом твоем дуболоме, видала я типов и похлеще. Не хватало мне еще всякого лосяру бояться. Просто времени жалко. Да и шума будет немало. Блин, где этот старый хрен?

— Иду, — раздался голос из-за забора, а через мгновение мы увидели его обладателя, сменившего замызганные портки на относительно чистые треники с «пузырями» на коленках и накинувшего на себя зеленую куртку из тех, которые мой покойный отец отчего-то называл «стройотрядовскими». Отдельной изюминкой выступала сумка из кожзама цвета кофе с молоком, которую колдун держал в руке. — Сказал же — быстро соберусь. Я лицо заинтересованное, так что приходится соответствовать.

Сдается мне, случись другой расклад, он бы нас Голему с превеликой радостью сдал, а после с удовольствием смотрел, как тот из нас жилы тянуть станет.

— У меня тоже все, —