— Когда Ханыль кладут в больницу, это, как правило, месяца на три, однако на этот раз, слава богу, просто простуда. Ей сделали укол, температура спала. Мать моя, конечно же, переполошилась, как человек, что, обжегшись на молоке, теперь и на воду дует. Ханыль поставили капельницу, я врача попросила, чтобы и матери сделали. Когда обе заснули, я приехала к тебе, хотела вместе поужинать где-нибудь в ресторанчике — смотрю, а у тебя в квартире темно, вот и решила подождать.

— Слава богу, что обошлось. Правда, прости. Мне сейчас совсем не до ужина…

В ответ Со Юджин слабо улыбнулась:

— Это точно. Мне тоже не особо.

Некоторое время она невидящим взглядом смотрела в никуда.

— …Инхо! Сообщили, что бабушка Юри тоже пошла на мировую.

Он чуть не выронил сигарету из пальцев. Со Юджин молча смотрела на разметавшиеся в воздухе клочья ночного тумана, напоминающие седые космы призрака. В памяти всплыл полуразвалившийся дом Юри в горном захолустье. Крыша, затянутая полиэтиленом, зловоние, исходящее от лежачего больного, напоминающие грабли скрюченные руки бабушки Юри…

— Но, знаешь, я не могу ее винить.

Кан Инхо устало потер лоб.

— Прокурор говорит, что здесь умственная отсталость Юри по иронии судьбы может даже сыграть нам на руку и закрыть дело по соглашению не получится, однако нужно иметь в виду, что приговор может быть не в нашу пользу, — добавила Со Юджин после некоторого молчания. Хотела насесть на него, чтобы объяснил, как это возможно, что преступники, которые так долго измывались над детьми, останутся безнаказанными из-за какой-то бумажки под названием «соглашение»… Но не стала. Прокурор же не виноват. Ведь так? Не он же призывал к мировой, и не он придумал этот закон, который освобождает от наказания при наличии соглашения. Он лишь честно выполняет свой долг. — От нелепости всей этой ситуации она даже чуть усмехнулась. — В голове не укладывается, скажи? Что вообще происходит? И кто, черт подери, должен нести ответственность за весь этот абсурд? Инспектор Чан всего лишь затянул с расследованием. Не то чтобы он совсем этим не занимался, нет — он лишь немного поздно и несколько инертно взялся за это. Адвокат Хван единственный раз в жизни решил воспользоваться привилегиями бывшего старшего коллеги, но, оказывается, это обычное дело в судебной практике. Говорят, он был отличным судьей. Из-за своей неподкупности он, естественно, не успел сколотить капитал, а для будущей адвокатской практики ему нужно завести свою контору в Каннамгу в непосредственной близости от здания суда. Ну и, возможно, он подумал, что после двадцати лет преданного бескорыстного служения на благо родины без гонки за богатством он вполне имеет право на такие премиальные. Быть может, не только ради корысти, но и из желания встать на защиту репутации братьев Ли, которые более пятидесяти лет стояли на страже Муджина и отвечали за его благополучие. Кто знает, возможно, он пошел на это, твердо решив отстоять честь своего родного горо-да, и это весьма достойно. Нельзя допустить, чтобы из-за пары-тройки детей-инвалидов было перечеркнуто многолетнее жертвенное служение на благо интерната «Чаэ». Нельзя уронить честь верхушки Муджина и растоптать достоинство самого города. Врач-гинеколог — то же самое. Ну, может, немного посомневалась… Как она могла размышлять: из-за какой-то слабоумной девчонки с нагноениями на поврежденной девственной плеве она навлечет позор на мужа своей однокашницы — человека, с которым она частенько пересекается на игре в гольф, и на его жену и детей, с которыми она в добрососедских отношениях. Ведь не на ее глазах происходило изнасилование, и к ней в больницу не привозили в страшной спешке истекающего кровью ребенка. Что касается учителя Пака и Юн Чаэ, они в действительности ценят и почитают руководство интерната: в их глазах директор и замдиректора — уважаемые люди с заслуженным авторитетом, и поэтому они, вероятнее всего, считают, что их и в самом деле оклеветали. Ну хорошо, с этим разобрались. Тогда и вправду выходит комедия курам на смех. Прокурор не придумывал правовые нормы, по которым автоматически аннулируется исковое обвинение, если есть соглашение со стороны опекунов. Судья не может рассматривать дело, по которому прокурор не предъявляет обвинения. Однако за учителем Каном водится грешок. Изнасиловал ученицу — и не важно, как там было на самом деле, — довел до самоубийства, а по ночам частенько проводил время со мной. Отсюда естественно предположить адюльтер. А это ужасное злодеяние! В итоге расследование выявило единственную истину, а именно: главным злодеем в этой истории является Кан Инхо.

В конце своего монолога Со Юджин усмехнулась. Ему же было не до смеха.

— Но чего я действительно не могу понять, так это то, почему столько умных людей стоят насмерть не по идейным или философским вопросам, а из-за грязного и низкого преступления на сексуальной почве?

Кан Инхо ответил:

— Я тоже недооценил ситуацию. Думал, все очевидно. Даже и представить не мог, что такой простой вопрос может вызвать такую битву.

На лице Со Юджин мелькнула слабая улыбка.

— Знаешь… именно поэтому я буду бороться! Не для того, чтобы помериться силами с ними, а ради Ёнду, Юри и Минсу. Ради Пады, Ханыль и Сэми. Ради тех малюток, что только что появились на свет в больнице, откуда я только приехала, и сладко посапывают в своих люльках. Знаешь, мой отец… И отчего его имя сегодня так часто всплывает? Я тебе одно скажу: я ни разу не чувствовала себя жалкой и несчастной из-за моего отца. Что касается бедности, то в этом падшем мире даже те, кто из кожи вон лезет, желая выглядеть успешным, в любой момент могут остаться у разбитого корыта, лишившись работы, потерпев крах в бизнесе или поручившись за чужие долги. Есть и те, кто с рождения и до смерти прозябает в бедности. Нет гарантий, что мы жили бы безбедно, если бы отец, будучи служителем при церкви, ходил на задних лапках перед властями. По поводу потери кормильца — так это судьба множества ребятишек по всему миру. Потому как отцы умирают не только от пыток, они могут умереть от болезни, погибнуть в аварии или же покончить с собой. Жизнь и смерть моего отца, напротив, помогла мне найти себя, понять свою личную ценность и значимость в этом ущербном мире, где великое множество людей страдает от неизбежной бедности и безотцовщины. Я вовсе не была несчастным оборвышем, которого тянула на себе мать-одиночка. И я ощущаю себя жалкой и несчастной, лишь когда порой меня тянет пойти на компромисс там, где это совершенно недопустимо.

По позвоночнику Кан Инхо пробежала мелкая дрожь. Каждой клеточкой он ощутил, как мучили ее эти вопросы, как она терзалась в поиске правильных ответов, сколько ей пришлось исходить дорог, чтобы прийти к такому выводу.

— Знаю, будет нелегко, но все же давай сделаем это! Пойдем до победного! Не получится в суде, есть еще улицы и СМИ. Как бы там ни было, нельзя снова бросить этих детей на растерзание псам. Инспектор Чан спросил меня: не думаю ли я, что для судьи, прокурора и адвоката права директорской семейки и права глухих детей равны? И сказал, что победы нам не видать как своих ушей. Представляешь? Ну что ж, хорошо. Что бы там ни думали судья, прокурор и адвокат, для нас права директора и права детей-инвалидов абсолютно равны! И нельзя допустить подобной дискриминации ни на миллиметр, ни на грамм. И я буду бороться за это!