Хотя как раз детские вопросы и ставят подчас в тупик самых мудрых академиков! И я спросил:

– Зачем вам это?

– Что «это» и кому это «вам»?

– А вот не надо! Ты все отлично понял. Зачем твоей – гм – структуре заботиться о человечестве? Из чистого альтруизма? Прости, что-то не верится. Мы что, одиноки во Вселенной? Ты уже дал мне понять, что нет. Даже в нашей Галактике наверняка кто-то есть, кроме нас… а галактик во Вселенной пруд пруди. Мы чем-нибудь уникальны? Если да, то в чем состоит наша ценность?

– Тебе прямо возьми и ценник предъяви, – проворчал Эрлик.

– Да! Ценник. Будь добр.

– Ну хорошо. Ваша главная особенность по сравнению с другими – резкое, взрывное развитие. Столь быстрой экспансии в Галактику пока еще не продемонстрировала ни одна цивилизация. Вы преодолели опасность уйти в виртуальную, несуществующую реальность и закуклиться на своей единственной планете. Это тоже нетипично. Вы деятельны, пытливы и отважны до нахальности. Насчет ценности – спорный вопрос, но как минимум понаблюдать за вами определенно стоит.

– И это все?

– Этого достаточно, чтобы время от времени мешать вам совершать гибельные ошибки. Во всяком случае – пока.

– Потом надоест? – ехидно подколол я.

Эрлик помолчал.

– Хуже, – сказал он, когда я уже решил, что он обиделся. – Много хуже. Потом… не знаю когда, но когда-нибудь… мое руководство может просто испугаться. Не знаю, что последует за этим…

– А ты?

– Ну что я? Простой служащий. Могу надеяться, что мое мнение принимают к сведению, не более.

– Я не о том. Ты – боишься?

– Кажется, ты невнимательно слушал, – сказал он после паузы. – Да, боюсь. И давно.

Глава 12

Полубог на воле

Очень скоро выяснилось, что отчислены не только Титос, Ирвин и дядя Миша. Помимо них под выбраковку попали еще шесть кандидатов, по три от каждого пола. Среди них оказался Борис Ефимович, он же достопочтенный сэр Аверс де Реверс; о прочих Василий ничего не знал. Джафару и Мередит, напарникам Хорхе, вроде бы достойно проявившим себя, тоже не повезло, а почему – гадай, пока гадается. Группа сократилась до одиннадцати человек. Новых кандидатов не появилось, если только Рудра не скрывал их.

А зачем бы ему их скрывать?

Ответ пришел быстро, и Василий долго боролся с ним. В течение нескольких часов он метался по своим апартаментам, как некормленый зверь в клетке, ходил по потолку, скрежетал зубами и, кажется, даже рычал, менял геометрию помещений, производя мысленным усилием невозможные архитектурные формы, дважды принял контрастный душ, сотворил и высосал, ничуть не опьянев, бутылку пятидесятилетнего «Гленморанжа», материализовал и применил по назначению бутерброд с семгой – словом, пытался найти опровержение своему прозрению. Не нашел.

Зато понял, что сыт всем этим по горло. Где критерии отбора, где? Предъявите их! Молчание… Ясно лишь то, что понятно и ежу: отсеиваются глупые, робкие, нечестные, – но ведь гнилое нутро такого фрукта, как Титос, можно было разглядеть и пораньше. Да и не только его. Для чего Рудра держал столько времени эту кунсткамеру, наблюдая за ней со стороны и, надо думать, посмеиваясь? И почему сейчас выбраковал только девятерых?

Потому что кунсткамера нужна ему и дальше. Что, маловато осталось чучел огородных, всего только одиннадцать? Ничего, добавит новых уродов в коллекцию. Человечество многочисленно, выбор велик.

«А я? – билась в голове главная мысль. – В чем я-то уродец? Что во мне поучительного, почему оставлен в кандидатах?»

Въедливый разум подсказывал ответы – упрямое эго отвергало их, но собственную утешительную и притом убедительную гипотезу выдумать не могло. В своей уникальности Василий ничуть не сомневался, но признавал и то, что каждый человек по-своему уникален. Это не новость. И уж конечно, не решающий аргумент для того, чтобы вручить первому попавшемуся уникальному ослу власть над человечеством!

Другой бы радовался, попав в «шорт-лист». Василий страдал. Был бы религиозен – понял бы, что впал в грех уныния.

Позитивный настрой – вот чего извечно не хватает неудавшемуся самоубийце! Неизменно позитивный! Вопреки всему!

Доволен был только Хорхе – если только не лицедействовал, изображая простого панамского парня. Ральф три дня не показывался. Мин Джи появилась разок в гостиной, чмокнула Василия в щеку, помахала ручкой и исчезла. Выводов из этого Василий сделал ровно два: во-первых, у него появился еще один союзник, а во-вторых, мужская и женская группы теперь сведены воедино.

Ну и что?

Любопытнее всего было то, что и Рудра никак себя не проявлял. Дал понять, что отбиться удалось и опасность миновала, что оставшимися кандидатами он доволен, – и исчез. Куда – тут можно было гадать до бесконечности. Кое-кто из кандидатов склонялся к мысли о том, что нынешний координатор Солнечной системы и окрестностей отбыл в космическую канцелярию жаловаться на неспровоцированную агрессию, выставлять себя невинной жертвой и топить обнаглевшего конкурента. «Наивно думать, что порядки там такие же, как на Земле, – с ноткой высокомерия возражал пришедший в себя Ральф. – Что мы можем знать, сидя здесь? Разве они люди? Очень сомневаюсь. В лучшем случае с их порядками познакомится кто-нибудь один из нас… когда-нибудь впоследствии».

Он предлагал не гадать и не думать, а просто ждать. К каким заключениям можно прийти, владея лишь крохами информации? Только к ошибочным.

С этим тезисом Василий не спорил. Если бы еще рассуждения Ральфа хоть сколько-нибудь утешали! Трудно смириться с мыслью, что не знаешь чего-то насущно необходимого, а чего-то возможно еще более важного не узнаешь никогда!

Торчать в апартаментах надоело до чертиков, просиживать штаны в гостиной тоже не тянуло. Чем бы заняться? Свои апартаменты Василий перестраивал уже раз десять, иногда стремясь к эстетическому либо функциональному совершенству, а иной раз просто капризничая, – и давно уже утомился упражнениями в стереометрии при рабской пластичности «стройматериалов». Пробовал менять и гостиную: хотелось каких-то окон или хотя бы витражей с фальшивым светом в нишах за ними, – но ни разу не получилось. Да и другим, по-видимому, тоже не удалось. Здесь каждому кандидату полагалось помнить, что он только кандидат, и не забываться. Знай, сверчок, свой шесток.

Повинуясь внезапному порыву, Василий вдруг оказался над какой-то местностью на высоте десяти тысяч метров.

Летать, нисколько не уставая, – чего проще. Привык. Правда, будет неприятно, если Рудра внезапно – и как раз во время полета – заберет назад те способности, что даны им кандидату. Тогда – вниз со скоростью свободного падения и звучный шмяк!

Ну и ладно… Перспектива не