— А потом эта девочка, которая в лихорадке была пару дней. И Наина решилась, взяла её в рощу, а после вернула, но сказать толком не сказала ничего.

И не сделала.

Она же знала про суженого, без которого Марике жизни не будет. Но искать не стала. И почему? У нее-то, глядишь, и обряд поиска вышел бы. Почему не провела-то?

— На самом деле это нам теперь кажется, что все-то просто, когда оно сложилось. Так и бывает. А там… с Наиной после смерти её дочки неладно было.

Мирослав ящики будто и не заметил.

Как и парочку других девиц, старательно высаживавших на городской клумбе цветы. Вот ведь, могла бы и додуматься. Самое простое. Я и заговор знаю, чтобы прижились да расти начали.

Но повторяться…

— Вы и об этом знаете?

— Знаю, — Мирослав остановился. — О многом. Мой отец когда-то сватался к ней. Нет, не суженой она была, но сильная женщина. Зверь к таким, если и не привязывается, то хотя бы уважает. А это всегда проще. Но она отказала.

— Почему? — вопрос вырвался раньше, чем я успела подумать, что о таком спрашивать не принято.

— Не знаю. Сказал, не моего ума дела. Но отношения они сохранили добрые. Он ей после помогал. И дочке её…

Странно.

Мужчины самолюбивы, особенно такие, которые в собственной силе уверены. А не сомневаюсь, что отец Мирослава уверен был. Или… я мало знаю о мужчинах? Собственно говоря, только с Гришкой и была-то знакома близко.

Вот ведь.

— И потом, как от дел отошел, мне велел приглядывать. Но меня Наина не больно жаловала. Хотя… когда дочери её не стало, она разом постарела. Резко. Любила её. И внука любила, пусть даже издали… вон, ему-то все и оставило.

Только Афанасьев в бабкином доме жить не спешит.

Мне отдал.

Надолго ли? Не знаю и знать не хочу. Но… надо бы поискать другое какое жилье. Деньги есть. Столько, что и на первый взнос хватит, а если выбрать квартирку поскромнее, то и вовсе наполовину.

И надо бы.

Так оно надежней, когда свое, когда знаешь, что не попросят на выход в любой момент. Но сама мысль о расставании с домом была… неприятной.

Болезненной даже.

— И когда Афанасьев уехал, тяжко переживала это. И возвращение его не больно-то что изменило, особенно жена его… с ней Наина не поладила. А с Афанасьевым же помирились, потом уже, после его развода. Но силы у нее уходили. И с каждым годом это все заметнее становилось.

— Все стареют.

— Верно. Но не так. От нее пахло болезнью. Наина держалась. Что-то делала… но мало. Перед смертью она почти и из дому не выходила, разве что в рощу. Оттого и не понятно было, почему она поехала на те роды.

— Это могло быть убийством?

— Могло, — Мирослав чуть прищурился, а глаза его позеленели. — Но доказать не вышло. Мои люди искали. Хорошо искали.

Верю охотно.

И искали. И ничего не нашли. И все-таки что-то неуловимое мешало им признать смерть Наины несчастным случаем.

— Когда все случилось с девочкой, Наина отдала ей свои силы, — Мирослав протянул мне пакеты. — А сколько их ушло… и сколько осталось? И хватило ли их, чтобы увидеть? Да и всего не знаем, но…

Он отступил на шаг и поклонился.

Низко так.

Я растерялась.

— Если бывший твой сильно надоедать станет, скажи, — Мирослав чуть склонил голову. — Леса у нас заповедные… и болото вон имеется.

И готова спорить, он это вполне серьезно. А главное, совесть его мучить не будет. Но вот меня… я — другое дело.

Мирослав ушел.

А я открыла калитку и нос к носу столкнулась с княжичем, старшим. Не заорала только чудом, не иначе.

— Ушел? — поинтересовался Лютобор отчего-то шепотом. — Странно…

И голову высунул.

— Что странного?

— Да… так. Привет.

— Привет, — я прищурилась. — Что делаешь? Прячешься?

— Не то, чтобы…

— Прячешься, — с куда большей уверенностью сказала я и сунула ему пакеты. Раз уж все равно не отвяжется, то пусть несет.

— Там невыносимо, — княжич пакеты принял без возражений.

— Где?

— У деда… вдруг оказалось, что ему все желают визиты нанести. Причем отказывать вроде бы как не вежливо. Принято, что если оказываешься во владениях, то надобно хозяина визитом почтить. Деду ничего, он больным скажется, отопрется, что, мол, здоровье подводит и к себе, стало быть. А мне всех этих… дам принимать. И ладно бы только их, но с дочками…

Его передернуло.

— А в прошлые года как?

— В прошлые года в основном молодняк ездил, вроде бы как сам по себе, на фестиваль. Там правила чуть другие. И я в прошлые годы тоже был не тут… Ты калиточку-то закрой. Лучше на замок.

Будто он кого остановит.

— Кстати, я тут пельменей налепил… ну… извини, если не любишь, но мне надо было успокоиться.

— Пельменями?

— Монотонная работа в принципе успокаивает. А пельмени я люблю… будешь?

— Буду, — подумала и решила я. Обед остался где-то давно в прошлом, а нервы всегда во мне голод пробуждали.

Заодно и поговорим.

Мирослав одно, а княжич — совсем другое. Он ведь тоже должен что-то да знать.

Глава 33

Не знаю, какой из Люта владетельный князь выйдет, но с пельменями он управился отлично. И сварил в ароматном бульоне, сдобренном лаврушечкой, корнем сельдерея и десятком иных приправ. Отчего и бульон вышел вкусным на диво.

Особенно с маслицем.

Его Лют разлил по кружкам, а вот пельмени в миски выложил.

— Извини, я когда нервничаю, ем постоянно… бывшую мою это очень злило. Я рядом с ней всегда нервничал.

И ел.

Сочувствую. Я вот с Гришкой в последние годы тоже постоянно нервничала. Не ела, правда, но лишь потому, что он пару раз высказался про мой аномальный аппетит.

И про то, что толстые женщины его не привлекают.

И еще…

Высказывался он, не особо стесняясь.

— Ешь, — махнула я рукой и тарелку к себе подвинула. — Я тоже буду.

Он вздохнул.

Ныне княжич был в джинсах и мятой футболке, и растрепанный больше обычного.

— Огородами уходил? — не удержалась я.

— Почти… через окно. Там Завилевские приехали, — он поморщился. — У них дочь. Её мне давно сватают. И главное, Завилевская очень настойчивая особа. Она и к братьям моим захаживала, чтобы повлияли…

Действительно сочувствую.

— А тут вовсе… стала выговаривать, что я порчу репутацию.

— Аппетитом?

— Нет, что… веду себя неосмотрительно. И в сети пишут… Серега, конечно, в этом году разошелся, как никогда.

— Кто он вообще такой?

— Серега? Блогер.

— Это я знаю. Но… просто вот…

— А… ну Серега — это Серега. Он с Горкой вместе учился, когда Гор тут еще… точнее, когда его сюда перевели. Бывшая тоже злилась, но против деда идти не рискнула. Она его хотела куда-то в закрытую школу отправить… так потом и вышло.

— Из-за Дивьяна?

— Знаешь?

Я посмотрела на княжеские пельмени. На бульон, который остывал, а хуже остывшего бульона могут быть только холодные пельмени. И вздохнула.

— Тут… произошло кое-что. Ты ешь. Я тоже буду… извини, если с набитым ртом…

— Ничего, — прошамкал князь. — Я тоже…

Рассказ, как ни странно, получился коротким. Опыт пересказа набирается? Слушал Лют внимательно, но от пельменей не отвлекся. И правильно. Что говорить, хорошие пельмени.

Отличные даже.

Сразу виден большой опыт изготовления.

— Вот как… хорошо, если что-то получится. Я деду скажу… или Мир уже доложится. Но все одно скажу, — он отодвинул опустевшую тарелку. — Спасибо.

— Вообще я не специально, — вынужденно призналась я. — Просто случилось так. Совпало. Одно к одному.

— Одно к одному, — эхом повторил княжич и опять замолчал, явно задумавшись о чем-то.

А я встала и чайник поставила.

Может, конечно, не пельмени, но хотя бы чай. Там еще печенье оставалось, и магазинное, и то, которое из корзины, князем отправленной.

— В любом случае, мы теперь в долгу. Эта история… очень ударила по всей семье, — княжич постукивал пальцем по столу. — И если есть хоть малейший шанс… это хорошо.

— Что тогда случилось?

— Мир не рассказывал?

— Полагаю, что рассказывал. Но далеко не все.

— Скорее всего. Он довольно скрытный. И осторожней.

— В смысле?

— Он… своеобразен. И женщинам нравится.

Охотно верю. Харизматичный тип. И сила чувствуется.

— Но сам он остается равнодушным.

— То есть…

— Нет, не в том смысле. Он вполне себе… имеет подруг. Но… как бы… эмоционально ни к кому не привязывается. Как только кто-то начинает полагать, будто имеет какие-то права… привилегии… Мир расстается. Иногда просто расстается, если решает, что связь длится слишком долго. Ну и ответных чувств…

— Рассчитывать не стоит?

— Именно, — выдохнул