Однажды Цимей поведал, что связан не только с кланом, но и с недавно образовавшейся партией гоминьдан, знаком с «Отцом революции» доктором Сунь Ятсеном. Вскоре Цимей познакомил Чана кое с кем из деятелей гоминьдана. Партия, которая под руководством своего вождя одержала победу над самим императором, свергла с престола двухсотлетнюю маньчжурскую династию и провозгласила республику! Вот его опора!..

Чан Кайши начал выказывать себя рьяным приверженцем Сунь Ятсена. Главари клана не противились. Наоборот, чем больше «братьев» внедрится в гоминьдан, тем лучше — со временем каждый сыграет свою роль на благо «Цинхунбана». Чан Кайши даже освободили от участия в ночных рейдах. Для себя же он поставил цель: через Цимея проникнуть в ближайшее окружение Сунь Ятсена, терпением, усердием и настойчивостью войти в доверие к великому человеку, стать ему необходимым, опереться на его партию — и дождаться своего часа!.. До конца использовать «учителя» Чану не довелось: Цимей был убит на одном из ночных заданий «Великого дракона». Однако путь был найден.

Трудно обмануть «Отца революции». Но одержимый идеей человек часто безмерно доверчив к тем, кого считает своими сподвижниками. К тому же новоявленный соратник — крестьянский сын. Таких, «предосудительного происхождения», доктор Сунь особо привечал, уж очень мало их в гоминьдане. И все же несколько лет ушло у Чана на то, чтобы завоевать полное доверие лидера партии: «Благородного человека можно обмануть игрой в благородство». Он старался во всем походить на вождя, был почтителен до уничижения: «Ниже нагнешься — выше подпрыгнешь». Впрочем, подобное отношение младшего к старшему диктовалось и ритуалом.

Чан рассчитал точно: подле Сунь Ятсена собрались политические деятели, была и группа высокопоставленных военных, но на большинство этих генералов президент положиться не мог, они примкнули к гоминьдану ради собственной корысти. А Сунь возлагал надежды на таких офицеров, каким представлялся ему Чан Кайши, — на выходцев из крестьян, не имевших ни собственных поместий, ни своих войск. Выдающийся китайский военачальник древности Суньцзы наставлял: «Если знаешь противника и себя, сражайся хоть сто раз — опасности не будет; если знаешь себя, а противника не знаешь, один раз одержишь победу, в другой раз потерпишь поражение; если не знаешь ни себя, ни противника, каждый раз, когда будешь сражаться, будешь терпеть поражение». И еще поучал: «Когда можешь нападать, показывай, что не в состоянии нападать. Действуя, притворяйся бездействующим. Когда находишься близко от противника, заставь его думать, что находишься далеко…» Этим принципам и следовал Чан Кайши. Он добился, что Сунь Ятсен назначил его начальником своей Главной квартиры и присвоил ему генеральский чин. Высокая должность оказалась, по существу, фиктивной. Как насмешливо заметил один из старых генералов, в подчинении у новоиспеченного начальника были лишь «две жены да два денщика». Действительно, войсками на территории, находившейся под контролем Южного правительства, командовали другие военачальники, и при каждом был свой штаб. Они же облагали налогами население, вербовали солдат. Президент использовал Чана лишь для составления докладов и прибегал к его помощи в сугубо практических делах, связанных со снабжением частей оружием, снаряжением, продовольствием и фуражом. Зато постоянно держал при себе, и скоро Чан стал для него незаменим. Сунь Ятсен уверовал, что молодой генерал безмерно предан ему. Правда, у Чана не было никакого, боевого опыта — только знания, полученные в Баодине, в японском училище и в бригаде на Хоккайдо. Но в создании хорошо организованной армии, как и в подготовке офицерских кадров, должны были помочь русские советники.

Советники вскоре приехали. Большая группа: жизнерадостные, энергичные, много знающие и умеющие. Все как один, если по китайским или европейским меркам, — генералы. Это потом, чем ближе подходил час осуществления его замысла, Чан Кайши начал ограничивать их в правах. Поначалу же он, как и другие китайские военачальники, ловил каждое их слово. Особенно понравился Чану главный военный советник Галин-цзянцзюнь. Чан буквально ни дня не мог обойтись без него. Его поражали глубокий и рассудительный ум этого русского, его осмотрительность, сочетающаяся с настойчивостью, даже упорством в отстаивании намеченного им плана. Держал себя Галин несколько замкнуто, но в то же время доброжелательно. В самые трудные моменты он оставался спокоен и собственным самообладанием поддерживал тех, кто пал духом. Галин-цзянцзюнь проявлял и поразительную деликатность: растолковывал свои мысли, объяснял замыслы с глазу на глаз, предоставляя Чану самому выступать с пересказом их на Военной совете. Пожалуй, именно это Чан больше всего и оценил.

Он попытался завоевать особое расположение русских. На что падок смертный? Годы, проведенные в клоаках Шанхая, научили Чана умело использовать людские страсти. Жажда удовольствий, корыстолюбие, тщеславие — вот кислоты, разъедающие даже самый благородный человеческий металл. В других армиях Китая предводители их щедро платили инструкторам — английским, японским, французским или немецким. Пребывание Галина и других русских в Кантоне не стоило казне Южного правительства ни доллара. И жили советники необычно скромно, экономя на всем. Как узнал Чан от приставленных к ним осведомителей, они даже часть своего жалования возвращали, чтобы их содержание обходилось Москве как можно дешевле. Пример подавал главный советник. Такое бескорыстие, преданность делу страшили Чана. В этом было нечто непонятное. После одной успешно проведенной операции он заказал двадцать массивных золотых часов для русских — и поразился, когда они единодушно отвергли дорогие подарки. Столь же строгими были их нравы. Какие уж там «цветочные домики» и их прелестные обитательницы! Если и позволяли русские удовольствия, так это в дни военных пауз заглянуть в кинематограф или на представление народного театра масок… Обуреваемый честолюбием, Чан Кайши был убежден, что хоть перед славословиями они не устоят. Бесполезно… Странные люди. Ход мыслей и ток чувств у них совсем иной. Галин-цзянцзюнь и его помощники мимо ушей пропускали восхваление их заслуг, старались избегать оказываемых им почестей. Они оценивали окружающих лишь мерой преданности делу, дисциплинированности, трудолюбия, готовности выполнять свои обязанности даже с риском для жизни. Такая их добросовестность и облегчала Чану осуществление его помыслов: у идущего прямо — один путь, у ищущего окольные пути — сотни тропок… Но одновременно с уважением русские все более вызывали в нем чувства зависти, раздражения, недоброжелательства, даже ненависти. Он сдерживал себя. Русские для него загадка. Но и они, русские, особенно в первое время, не понимали очевидного любому китайцу. Они не делали различий между собственными и здешними традициями и обычаями. Для них казалось бесспорным: если ты бедняк, значит, надежный сторонник революции, тебе можно во всем доверять. А почему ты бедняк? Какой ты бедняк?.. Он, Чан, для них тоже — крестьянский сын. Русские простодушно