Шрифт:
Закладка:
Вдруг девушка, затаив дыхание, остановилась – ей почудился какой-то шорох. Она вслушалась в темноту – ждала, что намек на звук, отличный от ее шагов, повторится, и уже готова была приписать это игре воображения, затеянной измученным мозгом, или гулкой пульсации крови в ушах, но звук и правда повторился.
Чужие шаги.
Элспет не шевелилась, чтобы убедиться: именно чужие, не ее, вернувшиеся запоздалым эхом. Но звук чужих шагов не стихал. Они раздавались в отдалении, определила Элспет, но приближались к ней, постепенно становясь громче. Необъяснимым образом шаги казались быстрыми и размеренными, словно беспросветная тьма ничуть не мешала идущему.
Элспет отчаянно надеялась на спасение, но все же прижала ладонь ко рту, чтобы не выдать свое местонахождение восклицанием. Какой-то древний и мощный инстинкт подсказывал ей: тот, кто сейчас приближался к ней, явился сюда не для того, чтобы ее спасти. Инстинкт подсказывал, что это ее похититель.
Презрев все прочие опасности, которые таила в себе темнота, Элспет бросилась бежать.
Глава 37
Для Келли Бёрр явно стало сюрпризом появление Хайда на пороге ее дома. Да и Хайд, по правде говоря, удивился, обнаружив себя здесь. Келли жила в респектабельном двухэтажном таунхаусе, невозмутимо взиравшем на изгибавшуюся дугой улицу Палладио у северной окраины, там, где Новый город льнул благородным плечом к районам менее изысканным.
– Простите, что явился без приглашения, – неуверенно проговорил Хайд. – Мне нужно было… – Он смешался, подыскивая слова.
– Входите, – сказала Келли, нахмурившись. – Я заварю чаю.
Она отвела его в гостиную, а сама отправилась готовить чай. Хайд с некоторым изумлением рассматривал обстановку – декор, выбранный Келли Бёрр, показался ему весьма необычным. Несмотря на широкое окно, в комнате царил полумрак. Возможно, он ожидал, что, раз Келли Бёрр увлекается наукой, ее жилище будет светлым, функциональным, без лишних вещей. Здесь же все было наоборот: стены скрывались за текстильными обоями из узорчатого атласа – в их орнаменте переплелись древесные листья с виноградными лозами, глянцевая поверхность отливала темными тонами зеленого, синего и бирюзового. Низкая софа имела экзотический вид и тоже была обтянута атласной тканью с замысловатым рисунком в цветовой гамме, созвучной обоям и занавескам.
В воздухе витал аромат, пробудивший у Хайда давние воспоминания. Аромат сандалового дерева. И вся эта мрачноватая экзотика помещения, подумалось ему, была отражением внутренней сущности хозяйки, того, что она в себе подавляла.
Застекленный шкаф-этажерка из красного дерева, стоявший у одной из стен, казался непропорционально большим для гостиной и был заполнен изысканными вещицами из глины, металла и дерева. Даже находясь в другом конце комнаты, Хайд мог определить по стилю происхождение этих предметов. Он все же подошел взглянуть поближе. На полках стояли элегантный кувшин-сурахи с длинным горлышком, фигурная шкатулка для бетеля, выкованная из меди; еще одна шкатулка – уже в технике минакари, с расписной эмалью, украшенной узором из павлиньих мотивов; два маленьких латунных бубенчика, покрытых темно-красным лаком…
Он давно заметил у Келли на руке кольцо с сапфирами и изумрудами, но лишь теперь вспомнил, где видел такие кольца раньше и как они называются – Polki.
– Вы бывали в Индии? – Хайд обернулся к вошедшей в гостиную хозяйке, снова почувствовав себя неуютно под ее прямым, не поддававшимся толкованию взглядом, – она словно решала, стоит ответить на вопрос или нет.
– Я там родилась, – наконец проговорила она, и взгляд ее как будто потеплел, словно в ней что-то оттаяло. – Мой отец работал там инженером. Он ирландец. – Келли сделала паузу. – А мама – гуджарати[49].
– Понятно, – кивнул Хайд, на этот раз ничуть не удивившись. О чем-то подобном он уже догадывался – на это намекали и его впечатления от самой Келли Бёрр, и весь декор ее жилища. – И как же вы оказались в Шотландии?
– Мать умерла, когда я была совсем юной, и отец отправил меня к своей сестре в Дублин. Потом он вернулся из Индии, и мы переехали в Эдинбург.
– Отец живет здесь, с вами? – спросил Хайд.
– Он умер несколько лет назад. Оставленное им наследство позволило мне закончить учебу и вести независимую жизнь. В общем, я научилась быть самостоятельной.
– Мне очень жаль… То есть жаль, что ваш отец умер. Вы теперь живете одна?
– Да, – сказала Келли с вызовом. – А вы нет?
– Да, я тоже, – сказал он и не решился развивать эту тему.
Они сели пить чай, обменялись несколькими ничего не значащими фразами, затем Келли взяла инициативу в свои руки.
– Так что же вас ко мне привело, капитан Хайд?
Он смиренно сгорбился, уперев локти в колени, и заговорил. Он рассказал ей о зверском убийстве Портеуса, о своем тайном лечении у психиатра, о неврологическом расстройстве и о причинах, по которым приходилось скрывать это от окружающих, прежде всего от сослуживцев. Рассказал о ярких, правдоподобных ночных кошмарах и снах наяву, о пугающих видениях – призраке маленькой мертвой девочки, говорившей с ним, и являющемся средь бела дня юноше, которого он считал невиновным, но которого все же осудили и повесили за убийство этой девочки. Хайд говорил без пауз, забыв об остывающем в чашке чае. Он поведал Келли Бёрр о дневнике с вырванными страницами и о том, что на уцелевших остались свидетельства, позволяющие обвинить его самого в преступлениях; о ночных тенях, воображаемых и реальных, которые омрачают его дни; о том, что он заметил двоих преследователей, но не смог встретиться с ними лицом к лицу; о сомнениях коллег в его душевном здоровье и о собственных сомнениях в себе.
Еще он упомянул о споре с Сэмюэлом Портеусом из-за назначенных им препаратов – о споре, который получил огласку и лишь добавил подчиненным подозрений в его адрес.
– Какой состав у этих препаратов? – спросила Келли.
– Не имею понятия. Главный констебль Ринтул тоже этим интересовался. Сэмюэл всегда выдавал мне готовую микстуру и пилюли во время моих визитов или отправлял их мне домой с посыльным. Что странно, не осталось ни рецепта, ни формулы в его записях. Убийца вырвал большинство страниц из его дневника наблюдений и, я думаю, заодно унес другие бумаги Портеуса. А сам я, как уже говорил главному констеблю, выбросил последнюю порцию лекарств, потому что решил прекратить прием.
– Прекратить? Почему?
