Шрифт:
Закладка:
Саша любит эксперимент и с удовольствием помогает другим, как это было с высокоскоростным нагревом для экспериментов Оли Зориной.
Однако опубликована всего небольшая часть Сашиных результатов, потому что он ненавидит писать. Задача выполнена, эксперимент закончен, и Саша с удовольствием отдается ремонту вставшего оборудования, принимается помогать другим или начинает новый эксперимент.
Ефимовы называют меня «семейным доктором», потому что, помимо руководства обеими кандидатскими диссертациями, мы, вместе с Женей Поляком, держали круговую оборону, когда их сыновья поочередно, не без роковых опасностей, раскачивались на первых курсах МИСиС (потом шло легче).
Олег Якубовский. С Олегом я познакомилась в 1980-м в аэропорте «Домодедово», где собралась группа москвичей, отъезжающих в Тольятти на встречу с австрийскими металлургами группы Фест-Алпине, и с тех пор мы работали вместе. В Тольятти тогда не обошлось без смешной сцены, которую Олег запомнил на всю жизнь. Из знаменитых австрияков там был профессор фон Штюве. Как вспоминает Олег, тот представился мне:
– Фон Штюве.
На что я ответила:
– Фон Штейн, – профессор сильно удивился, а российская сторона развеселилась.
Олег был сначала надежный соратник по опробованию наших новых сталей на автозаводах, а потом стал выполнять диссертацию под моим руководством, оказавшись не просто глубоким, но и дотошным исследователем, ничего не принимающим на веру. Он врастает в металловедение, творит чудеса с анализом микроструктур, глубоко проник в тонкости рентгеновского анализа.
Работает, не считаясь со временем, и не бросает своих увлечений фотографией, архивными документами. Хранит не только все отпечатанные фотографии, но и негативы к ним, различные открытки, письма не только родителей и друзей, но и дальних родственников, если за этим стоит какая-то новая деталь истории.
Любит снимать один и тот же вид в разное время года, сопоставляет снимки московских улиц, сделанные им с перерывом в несколько лет. Летописец нашей группы в фотоснимках.
Об Олеге нет двух мнений: светлый, добрый человек, совершенно безотказный в помощи родным и друзьям, меньше всего думающий о себе. Мой надежный друг.
Оля Гирина. Ольга – самая младшая из моих аспирантов. Как и Олег, унаследована мной от Миши Дробинского, в чьей лаборатории она работала до его отъезда, сотрудничая с ЦНИИчерметом и мной с первых дней ее трудовой деятельности.
Окончив МИСиС по специальности «физика металлов», она пришла с отличной учебной подготовкой и продолжала успешно впитывать новые теоретические знания и практические навыки, что достаточно рано поставило ее в передовой ряд перспективных исследователей. Она хорошо ориентировалась на таком гигантском заводе, как НЛМК, и рано усвоила истину, что все внешние факторы, будь то химический состав или технологические параметры, влияют на свойства только через изменения структуры, поэтому никому не доверяет исследовать структуру ее объектов.
Стать сухим технарем ей не грозит: Ольга очень хорошо знает и разбирается в живописи, до фанатизма любит балет.
И в НИИАТМе и в ЦНИИчермете, куда перешла, Ольга слыла борцом за справедливость: не могла смолчать, независимо от размера и уровня собрания, если была с чем-то не согласна. При этом, поскольку не всегда контролирует свой темперамент, когда «заносит», может и сама наговорить лишнее, накричать на защитников кажущейся ей несправедливости, а потом остывает и начинает переживать и раскаиваться.
Меня иногда упрекали, что я прощаю ей все вспышки, но я не просто к ним привыкла, а знаю по опыту многих лет, что Ольга – глубоко порядочный человек, что важнее всего. Что же касается вспыльчивости – это уже не переделаешь, черта характера.
В перечне моих любимых учеников нельзя пропустить Бориса Букреева, приезжавшую из Свердловска в Москву делать диплом Танечку Шифман-Милюнскую, как и ее брата Анатолия Шифмана, который делал диссертацию в УПИ в тесном контакте со мной.
Можно было бы и продолжать список. Ловлю себя, что не могу остановиться, говоря о «своих ребятах». Рада, что не только я их помню, но и они меня не забывают
Отъезд
Когда в 1991-м году Миша оказался «пост-доком» в Университете Чикаго, ни он, ни мы не воспринимали это как отъезд навсегда. В стране не было денег на дорогие зарубежные реактивы, нужные для его генной инженерии, и Миша радовался, что в Чикаго за неделю удается сделать то, на что дома ушел бы год. Сначала у него был контракт на два года, потом ему и Веронике дали постоянные позиции.
Мы приезжали – навещали – уезжали, каждый раз знакомясь с Беней заново. Через неделю после приезда Беня нас вспоминал, привыкал, но в следующий приезд все начиналось заново. Потом родилась Лотя, и стало ясно, что Миша с Вероникой обосновываются всерьез.
Когда в 1994-м я слетала на выходные из Вашингтона в Калифорнию навестить Анечку, застала там двоюродного брата Леню с Наташей, приехавших навестить Аню и Олю из Мэдисона. Они работали в Висконсинском университете по контракту, который им оформляли каждый год заново, поэтому (в отсутствие постоянной позиции) университет не мог ходатайствовать о выдаче им вида на жительство (грин-кард). Однако они выяснили, что Наталья попадает под категорию «экстраординарных» людей, которые могут подать соответствующую заявку «от себя», независимо от характера работы, даже из другой страны.
Американцы и американские законы предельно прозрачны в их простоте. Наберешь соответствующее ключевое слово и станет понятен список критериев, по которым претендент может рассматриваться как экстраординарный и полезный стране, то есть США. Если ты соответствуешь пункту 1 (нобелевский лауреат, чемпион мира по какому-то виду спорта), достаточно этого одного. В остальных случаях желательно соответствовать трем из оставшихся пунктов (значительный вклад в определенную отрасль знаний, публикации о тебе в прессе, международная известность…).
Выглядело, что и я могу соответствовать этим условиям. Мы не думали об отъезде, рассматривая грин-кард только как возможность навещать сына и внуков без унизительной процедуры оформления въездной визы.
Я получила представление о необходимом перечне документов и тоже начала собирать необходимую папку: нашла свой список трудов (уже было более 100), по свежим следам после встреч в Европе и Московской международной конференции получила письма поддержки от профессора Лагнеборга (директора Шведского института металлов). Ниллеса (директора CRM), Дасгупты, вице-президента Inland Steel, от известного металловеда Лютца Майера с Тиссена и много других.
Однако вскоре началась захватывающая активность Инкубатора, облегчилось получение визы в связи с участием в американской программе, так что я если и не забыла о намерении, то отложила эту папку на годы.
