Мой танец мог заставить возбудиться мужчину, который десять лет сидел на Виагре.

Итак, очевидно, что таланты, дарованные мне Богом, вывели меня на мой жизненный путь.

Я на собственном горьком опыте научилась идти вперед, не сворачивая, не пытаясь найти какую-то нелепую мечту, которая включала бы неидеальные городские площади и красивых ковбоев с милыми ямочками на щеках, а просто идти туда, куда вела меня жизнь.

Даже если это бурлеск-шоу, которым руководил латентный гей.

Я со всей серьезностью принялась за дело. Лэш платил мне хорошо. И предоставил мне водителя, чтобы забирать и отвозить домой, главным образом потому, что среди зрителей нет-нет, да и находились неудачники, которые частенько считали, что могут трахнуть меня на парковке или проследить за мной до дома.

Брут (это не его имя, я так его прозвала, в жизни его звали Фредди), мой водитель, — чернокожий здоровяк весом двести пятьдесят фунтов и ростом шесть футов пять дюймов.

Неудачники, которые следили за мной до дома, проезжали мимо, когда видели, как Брут выходит из машины, чтобы открыть мне дверцу.

Еще у меня была собственная гримерная. Потому что я была звездой шоу.

Но еще и потому, что Лэш знал, другие девочки тайно ненавидели меня.

Это была не роскошная гримерная из тех, где стояли шезлонги и шелковые ширмы.

Но это лучше, чем сидеть с теми сучками, которые притворялись со мной милыми.

Лэш подошел сзади к моему стулу и опустил руки мне на плечи, я отложила кисточку для теней и потянулась за блестками, которые наклею вокруг глаз.

— Ладно, Айви, я спросил — ты ответила, ты солгала — я спрошу еще раз, — тихо сказал он. — Как дела у моей девочки этим вечером?

От его странного вопроса и тона мои руки замерли, и я посмотрела на его отражение в зеркале.

— Лэш, у меня все хорошо.

На мгновение он удержал мой взгляд в отражении, затем прошептал:

— Сегодня его день рождения.

У меня перехватило горло.

Это был Лэш. Такое он бы не забыл.

С другой стороны, в первый раз, когда он пережил этот день со мной, я напилась, выболтала всю историю и закончила ночь, рыдая в его объятиях.

Так что такое дерьмо не забывается.

— Я в порядке, милый, — прошептала я в ответ.

Он продолжал смотреть мне в глаза. Затем сжал мои плечи. Опустил свою красивую голову, коснулся прекрасными губами моего плеча.

Он отпустил меня и, выходя, напомнил:

— Твой выход через десять минут.

— Хорошо, — ответила я ему в спину.

Он вышел за дверь.

Я посмотрела на себя в зеркало.

Боже, серьезно, я любила Лэша.

Наклонившись вперед, я начала наклеивать блестки вокруг глаз.

*****

Я танцевала три с половиной минуты.

С помощью макияжа и прожекторов мне удавалось скрыть суровость в глазах и вокруг губ.

Но никто все равно бы их не заметил.

Все, на что смотрели зрители, — это волосы и плоть, и все, что они видели, — то, как я двигалась.

Танец я начинала в лифчике, корсете, трусиках и с веерами из перьев. Их у меня было десять комплектов. Фиолетовый с оттенками розового и бледно-розового. Изумрудно-зеленый с оттенками синего и нежно-голубого. Ярко-розовый с оттенками алого и насыщенного красного.

И так далее.

Мне нравились мои наряды. Они были бомбическими. И они были такими, потому что Лэш выложил кучу денег, чтобы достать для меня лучшие из всех.

Корсет исчезал первым. За ним — лифчик. Вот тогда-то и шли в ход веера.

Я поворачивалась, выгибалась, приседала, выпячивала и медленно покачивала попкой, взмахивала веерами и бросала призывные взгляды, сопровождая их соблазнительной улыбкой и фальшивыми обещаниями большего, что не составляло труда, макияж делал всю работу.

Мужчины покупались на это с потрохами.

Два танца, десять минут, шесть вечеров в неделю, и Лэш платил мне пятьсот долларов за ночь.

Лучшая работа на свете.

Я размахивала веерами вокруг, слегка наклонившись вперед, голова откинута назад, губы приоткрыты и улыбаются. Я почувствовала, как волосы рассыпались по спине, выпятила попку и, медленно раскачиваясь, скользнула призывным взглядом по столам сбоку от сцены, и тут увидела его.

Грея.

Грея.

Сердце перестало биться, наши глаза встретились, но я не перестала танцевать.

О, нет.

Шоу должно продолжаться.

Даже если любовь всей вашей жизни, разбивший вам сердце и которого вы не видели три года, сидел возле сцены, пока вы, по сути, танцевали на ней стриптиз.

Он хорошо выглядел. Боже, потрясающе. Как и раньше, но немного старше, так бы он и выглядел по прошествии трех лет, справив три дня рождения.

Как сегодня.

Он сидел, откинувшись назад, вытянув одну руку, которая покоилась на столе, закинув лодыжку на ногу.

Да, он выглядел потрясающе.

И взбешенным.

Я оторвала от него взгляд, увидев вместе с ним Шима и Роана.

Поездка парней в Вегас.

Чтоб меня.

Друзья Грея тоже не выглядели счастливыми.

Я оторвала от них взгляд; я работала на сцене, для аудитории, мое тело принадлежало моим поклонникам.

Я понимала, как такое могло случиться.

Я не позволила Лэшу использовать мое фото в рекламе и объяснила, почему. Если бы кто-то, кого я обманула в прошлом, случайно оказался в клубе Лэша, он мог бы меня не узнать. А если бы узнал, то, безусловно, им не удалось бы пройти через вышибал или Брута.

Но если бы я красовалась на плакатах и рекламных щитах, это была бы совсем другая история.

И меня могли попытаться разыскать.

Сначала Лэшу это не пришлось по душе, но потом, поняв, что это сыграет ему на руку, понравилось. Фотографии могли сказать многое, но молва справлялась с этим намного лучше, и если бы обо мне говорили, но никто не мог увидеть, пока не заплатит и не придет на шоу, то билеты скупались только ради того, чтобы увидеть меня. И не на рекламном щите, буклете, плакате или в журнале.

И я танцевала под именем Ру. Его придумал Лэш, подумал, это забавно. Лэша на самом деле так звали, родители дали ему это имя. Он хотел, чтобы я называла себя Лару, но я убедила его, что это слишком банально.

Так что, я стала просто Ру.

Только несколько избранных из круга приближенных (а именно, Лэш и Брут) знали, что меня зовут