Чего она, собственно, ожидала? Что ей тут оставят какую-нибудь незамеченную деталь? Что у нее будет возможность немножко постоять в тишине у спасенного поезда, провести ладонью по его корпусу и впитать бог знает какие тайны? Что-то подобное Камёлё хотела попробовать сделать – она за этим и пришла: чтобы быть хоть немного информированной, если вдруг кто-то из ее нелюбимых верховных жрецов потребует совершить очередную диверсию, от которой ей придется отказаться. Но сейчас она пришла к выводу, что риск не оправдан. Протонация бурлит. Ее помутили психотронные силы, высвободившиеся здесь. Они подняли слои информации, словно ил со дна пруда. Все было вверх ногами. И в такой куче людей все равно ничего не выяснить. Ведь от фомальхиванина тут и нитки не осталось.

Камёлё начала осторожно отступать и продираться сквозь толпу назад. Но в этот момент на противоположной стороне поля она заметила знакомую форму ӧссенской головы. Двое мужчин в белых туниках служителей Церкви отделились от толпы и пролезли под лентой. Полицейский, стоящий рядом, этого не заметил. Это был лишь миг, вспышка образов, пока глаз не моргнет, а мозг вновь не загрузит действительность. Больше Камёлё их не видела.

«Мне что-то показалось, – подумала она, как думают все, кто боковым зрением видит нечто подобное. Но она тут же поправила саму себя: – Показалось, да?! Ну конечно!» Они исчезли из поля зрения слишком быстро. Камёлё знала подобные фокусы. Эти двое используют невидимость, а это значит, что они – глееварины. Они начали расследование. И могут заметить ее, как она заметила их.

Можно было долго рассуждать, призвала ли Маёвёнё этих голубчиков с внешних планет, или же они работают на кого-то с Рекега, Ӧссе или другой Большой космической задницы; но в любом случае ей стоило как можно скорее исчезнуть, пока они на нее не наткнулись. Камёлё пыталась протиснуться в ближайшую улицу, уйти с открытого пространства.

Но сбежать не успела.

Все началось непримечательно. Сначала легкая зыбь на спокойной глади, плеск в тишине. Затем зыбь усиливается, будто рыбы трепыхаются в сети. Плавники плещутся, гладь рябит… и вдруг вода начинает бурлить, вздыматься, бунтовать, волны разрастаются, их окаймляют ледяные осколки…

Небо разверзлось.

Камёлё вскрикнула и съежилась. Руками инстинктивно накрыла голову. Это была не самая достойная реакция со стороны профессиональной глеевари, но все случилось так неожиданно, так странно, что у нее не было времени на раздумья. Что-то лилось на нее, будто горячая вода за шиворот. Разбивалось о ее локти, но она чувствовала это всем телом. «Глееваринский удар, – подумала она, но структура была не похожа на классическую атаку. – Это те двое? Как они это делают?!» Камёлё ничего не понимала.

Она пятилась в самую густую кучку людей. Перед тем как добраться до какой-нибудь ближайшей улицы, ей нужно спрятаться в толпе, чтобы глееварины не могли увидеть ее физически. Однако толпа быстро распадалась. Как будто присутствующие услышали воображаемый выстрел, который распугал стаю… как будто у каждого в голове вдруг мелькнула мысль, что он не закрыл кран дома и должен это немедленно исправить… или будто это был запланированный хеппенинг, в котором участники именно в эту секунду должны разбежаться в стороны, – молниеносно и без раздумий все бросились наутек. Никакого топтания на месте и колебаний, размышлений или прощаний. Все мгновенно пустились врассыпную.

Вода вышла из берегов. Симфонический оркестр заиграл без дирижера, по тридцати разным партитурам. Грохотали барабаны и лязгали тарелки, трубили пароходы и слоны, вопили ангелы. Камёлё покачивалась, одна на абсолютно пустом тротуаре, в пяти метрах от безопасности ближайшей улицы, но совершенно неспособная найти нужное направление. Ее ослеплял свет. Перед глазами танцевали огненные круги. Время от времени она не была уверена, действительно ли она здесь… стоит ли она еще твердо на земле, ее ли это тело и кожа. Но руки она все еще держала над головой. Глеевари чувствовала, как серебристый холод вибрирует, как дергается на запястье, словно включившаяся бензопила, и боялась того, что случится, если она эту пилу упустит. Она ждала, что металлический лист в любой момент вонзится в ее голову и рассечет череп. Однако именно поэтому она не осмеливалась опустить руку, войти в это сомнительное равновесие, принять решение.

Камёлё так и не поняла, как ей удалось забежать хотя бы за угол. У нее осталась вспышка воспоминания, как она идет вдоль стоящих в ряд домов по одной из ближайших улиц – все еще держа левую руку над головой, пока пальцы правой руки касаются штукатурки, тут и там проходятся по окну или по дверям, которые подворачиваются по пути… пальцы почернели от грязи и разодраны до крови, но держатся за эту уверенность, крепко и неустанно, будто сжимают воображаемую нить, которая ее ведет. Затем очередной провал в памяти. После она сидела в такси. А потом приехала домой.

Домой. Ее квартира, в которой она уже две недели не ночевала, тоже распалась на очередные осколки образов, среди которых доминировал особенно навязчивый обрывок, в котором она стоит на коленях у унитаза и ее рвет до полной потери сознания. Судя по тому, как пересохло потом ее горло и как всюду воняло, это, вероятно, была правда.

Потом она проснулась. Когда вставала, все в ней пересыпалось, будто песок в Сахаре ровно в полдень. Серебристый холод сидел на запястье, окоченевший, впившийся в кожу. «Расплавленный ошейник собаки после кремации», – подумала она, сорвав его и при этом дернувшись. Из запястья полилась кровь, а из глаз слезы, но Камёлё не обратила внимания ни на то ни на другое. Она сполоснула серебристый холод в воде. От него отлипли хлопья почерневшей пыли, и стоило провести по нему пальцами, как отдельные его звенья снова заблестели. Теперь Камёлё была в полном сознании. Она вытащила из аптечки регенерирующий гель и наложила на руку. Затем почувствовала, как отяжелел серебристый холод; как он сыт и полон энергии, которую впитал. Она начала улавливать взаимосвязь. Что там произошло. Как серебристый холод спас ей жизнь. Как чертовски повезло, что она вовремя подняла руку.

Глеевари налила немного воды и дотащилась до окна. Небо было идиллически-синим, китчевато- весенним, но под оболочкой действительности бушевала буря. Стоило лишь пристально посмотреть в сторону скоростной дороги – и ей тут же снова стало плохо. Несмотря на это она не сомневалась, что толпы зевак уже вернулись поглазеть, а земная полиция и земные медианты