— И что же это за наблюдение? — задал вопрос второй мужчина. Прямо в лицо вору бил свет, идущий от свечей, и Лёнькины глаза пока не привыкли к этому яркому свету после тёмной камеры и коридора, поэтому говорящих он не видел.

— Есть такие здания, которые предназначены для чего-то одного, словно их кто-то свыше назначил быть, к примеру, храмом или тюрьмой. Вот взять это место. Как Пётр Великий отдал его Тайной канцелярии, так оно постоянно возвращается к вам, Александр Семёнович. Уж что только с ним ни делали, даже грузинскому царевичу отдавали для проживания, ан нет, снова вы с вашими головорезами здесь хозяйничаете. — Мужчина замолчал, а потом добавил: — Я готов поспорить, и спор свой переадресовать потомкам, что и через двести лет и даже более это место на Лубянке всё равно будет принадлежать Службе Безопасности. Такая вот у него судьба.

— Не буду спорить, ваше величество, тем более что наш гость уже скоро заскучает, — Лёнька в это время проморгался и сумел разглядеть говоривших. И если один из них, невысокий, плотный мужчина, которому на вид было уже далеко за сорок лет, не произвёл на него сильного впечатления, то вот второй, молодой, чуть больше двадцати, высокий, подтянутый блондин заставил попятиться. Потому что император был императором даже для лихих людей.

Сердце сделало кульбит и забилось где-то в горле, и вор с ужасом почувствовал, что становится тяжело дышать. Внезапно он осознал, что имел в виду гвардеец, доставивший его сюда, когда спрашивал, что же он такого страшного натворил, если сам император приехал, чтобы посмотреть на него.

— Александр Семёнович, этот ваш вор сейчас упадёт в обморок, — в голосе императора появилась лёгкая досада. — И чтобы привести его в себя, нужно будет приложить массу усилий. И самое главное — времени. А у меня его нет, я и так выкроил пару часов на эту встречу. Из вашего доклада, кстати, выкроил.

— Я понимаю, ваше величество, но не переживайте, эти господа чрезвычайно живучи и крайне редко не справляются с волнением до такой степени, что делаются без чувств, — ответил ему, по всей видимости, Макаров. Но, несмотря на заверения, сам Александр Семёнович не был уверен в Лёнькиной крепости, потому что шагнул к нему, схватил за шиворот и без малейших сантиментов швырнул на стул, стоящий чуть в стороне от стола.

— Красавец, — император вышел из тени, и теперь Лёнька смог рассмотреть его более внимательно. — Это его так при задержании отделали? — спросил он, жёстко ухватил Лёньку за подбородок и повернул его голову к свету так, чтобы видеть подбитый глаз.

— Это он дверь открыл Михаилу Михайловичу, — любезно пояснил Макаров.

— Вот оно что, — Александр отпустил его лицо и сел неподалёку.

— Я не… — Лёнька с ужасом осознал, что горло так сильно пересохло, что он не может вымолвить ни слова.

Макаров взял со стола стакан, плеснул в неё воды и протянул вору.

— Пей, и начнём, пожалуй. Ты же слышал, у его величества очень много дел и крайне мало времени, — сказал глава Тайной экспедиции, или как там сейчас звалась эта страшная служба. При этом, в отличие от императора, садиться он явно не собирался, а стоял напротив Лёньки, скрестив руки на груди.

* * *

Прогулка до Кремля и обратно не заняла много времени. Я только глянул на кипевшую работу по подготовке к торжеству, одно строительство трибун чего стоило, и практически сразу развернулся обратно. Нужно будет осмотру целый день посвятить и Ростопчина с собой взять, чтобы он пояснения давал по ходу, потому что я практически сразу потерялся и не смог с ходу сообразить, для чего это делается. Но осматривать всё придётся, да и репетицию в обрезанном виде провести, чтобы на углы не натыкаться, а идти именно туда, куда нужно твёрдым шагом, как и подобает императору. Приняв решение, я развернулся в сторону Коломино.

Уже подъезжая к воротам дворца, мы догнали карету, шустро отъехавшую в сторону и остановившуюся, давая дорогу моему небольшому отряду. Карета была мне незнакома, но раздававшиеся из неё вопли заставили меня затормозить, потому что в одном из голосов я узнал своего секретаря. При этом всегда спокойный и малоэмоциональный Сперанский чуть ли не матом крыл своего собеседника. А тот, надо отдать ему должное, почти спокойно пытался Михаила Михайловича утихомирить. Это было что-то новенькое и не могла меня не заинтересовать. Натянув поводья, я остановил коня и повернулся к Краснову.

— Саша, что там происходит? — и указал ему на карету.

Краснов быстро спешился и, подбежав к карете, рванул дверь на себя. Шум голосов мгновенно стих, а мой адъютант заглянул внутрь и быстро проговорил: — Я совершенно не понимаю, что здесь творится, и почему, Михаил Михайлович, вы такой потрёпанный, словно из окна спальни сигали, когда муж прелестницы не вовремя домой заявился. И потому, думаю, что вы его величеству сами доложитесь, коль скоро умудрились его внимание криками бесноватыми привлечь.

Краснов вынырнул из кареты, а следом оттуда вылез действительно изрядно растрёпанный Сперанский. Он раздражённо одёрнул полы своего тёмного сюртука и злобно глянул в карету.

— И если вы думаете, Клим Олегович, что я не пожалуюсь его величеству, то вы глубоко заблуждаетесь! О таких вещах нужно предупреждать заранее, а не хватать и не засовывать в карету государственных служащих, всего лишь выполняющих свою, надо сказать, совсем нелёгкую работу!

— Ну уж нет, Михаил Михайлович, я не позволю вам выставлять нас с Александром Семёновичем в неприглядном свете перед его величеством только потому, что вы, как особа, приближённая к императору, можете сделать это. Его величество должен услышать обе стороны, и это как минимум! — из кареты выскочил молодой человек моего возраста. Он был одет почти также, как и Сперанский. Красивое лицо с тонкими чертами, шатен, наверняка пользуется успехом у женщин. Кто он такой, что у него произошло со Сперанским, и как во всём этом замешан Макаров?

— Мне интересно только одно, — Раевский подъехал ко мне чуть ближе и наклонился в седле так, чтобы я его слышал, говоря вполголоса. — Они вообще поняли, что сказал Краснов? И осознают ли, что вы, ваше величество, сейчас смотрите на них?

— Думаю, что это очень легко выяснить, — ответил я также тихо, а потом слегка повысил голос. — Миша, в мой кабинет, быстро.