вниз по улице. Лавочник запер лавку и пошел явно неохотно. Он пытался увильнуть, но ему не удалось. Он все еще вытирал платком нос, посматривая, не идет ли кровь. Удовлетворенная толпа расходилась, и лишь несколько любопытных поплелись вслед за Тоником и полицейскими. Анна вертелась возле полицейского с золотыми галунами на рукаве. Она была в ужасе: уводили ее милого! Это был страх деревенской жительницы перед штыками полицейских и беспощадностью суда. Анне потребовалось много мужества, чтобы отважиться взять полицейского за рукав, но она собралась с духом и взяла.

— Господин полицейский, этот человек бил мальчика.

— Не вмешивайтесь в действия полиции! — гаркнул человек в синем мундире с золотыми галунами.

— Уходи, Анна, не впутывайся в это дело, — сказал Тоник.

Потом Анна долго стояла перед стеклянной дверью полицейского участка, где на красной табличке было выведено белыми буквами: «Полицейский участок». Туда увели ее Тоника.

Вокруг шумела улица, по тротуарам шли пешеходы, но все это расплывалось, словно в тумане. Звуки переплетались, как спутанная пряжа, и в сознании Анны отчетливо стояла только красно-белая табличка, на которую она не решалась глядеть.

Из застекленных дверей выходили какие-то люди, но Тоника среди них не было. Вот вышел лавочник, потом опять какие-то люди, потом господин в светлом клетчатом костюме, равнодушным взглядом скользнувший по Анне.

И вот, наконец, в дверях показался Тоник.

— Тоничек! — воскликнула Анна, хватая его за руки. — Тоничек!

— Не веди себя, как ребенок, Анна. Пойдем, — сказал он, слегка отстраняя ее от себя.

— Они ничего с тобой не сделали, Тоничек?

— Что они могли сделать? Ну, пойдем, пойдем.

Они пошли. Анна сжимала его руку.

— А тебе ничего не будет, Тоничек?

— Ну, отсижу пару дней, только и всего.

Анна стиснула его пальцы в своих.

— Тоничек!

Он повел ее к трамвайной остановке, и она шла послушно, готовая следовать за ним, ни о чем не спрашивая.

— Поезжай-ка, Анна, тебе и так влетит дома. У меня собрание, да еще надо забежать домой. Приходи в Народный дом, если сможешь.

Смеркалось. Тоник посадил ее в трамвай и проводил взглядом. Когда он исчез из виду и Анна хотела войти внутрь вагона, она вдруг увидела перед собой Плецитого — бородача со шрамом — и студента Яроуша Яндака.

— Что с тобой, товарищ? — спросил Яроуш и, здороваясь, задержал ее руку. Его рука была теплой и дружеской, а взгляд участливым.

Сдерживая слезы, Анна с трудом рассказала им о случившемся.

— Разве он не мог скрыться? — безразличным тоном спросил Плецитый, когда она кончила свой рассказ.

— Он не хотел, — ответила Анна.

Бывший красноармеец искоса посмотрел на Яроуша и сказал небрежно:

— Идиотство! Почему он не агитирует на заводах среди рабочих? Какой смысл препираться на улице с обывателями да еще дать отвести себя в полицию?

Плецитого не интересовали судьбы отдельных людей. Его интересовала лишь революция.

Анна удивленно и непонимающе взглянула на него. Неужели он так говорит о Тонике?

— Да нет же, — сказал Яроуш, и Анна сразу поняла, что это сказано ради нее. — Тоник, конечно, агитирует на заводах… Он молодец.

Анна проехала с ними две остановки, ни разу не взглянув на обоих попутчиков. Она чувствовала, что смертельно ненавидит Плецитого. На Вацлавской площади она сошла с трамвая. Яроуш опять пожал ей руку своей мягкой и теплой ладонью, но это рукопожатие не было таким долгим, как ему хотелось бы, потому что Анна выдернула руку и выскочила из вагона чуть ли не на ходу.

«Дома тебе влетит», — сказал, расставаясь, Тоник, и он оказался прав. Бывают такие дни, когда на человека обрушиваются все кары за его былые и будущие прегрешения, они сыплются ему на голову, словно посуда, с грохотом падающая с полки.

Едва Анна вошла и закрыла за собой дверь, как в переднюю выскочила хозяйка.

— Где вы были? — взревела она.

Анна от испуга не смогла ответить.

— Где вы были? — кричала архитекторша. Она была уже в вечернем туалете, в кружевах и драгоценностях, причесанная и напудренная. — Дрянь! Дрянь ты этакая!

Дверь комнаты отворилась, выглянул Рубеш.

— Идем, не нервничай и не связывайся с ней. С первого числа мы ее выгоним. Вещи-то она принесла?

— Принесла. Разумеется, с первого выгоним! — крикнула хозяйка, вырвала из рук Анны картонку и ушла в комнату.

В передней появилась барышня Дадла.

— Вы отнесли письмо, Анна? — сладко шепнула она, делая вид, что идет в уборную.

— Нет, барышня.

Дадла остановилась и побледнела. Потом она испуганно и вопрошающе уставилась на Анну, но, не дождавшись ответа, оскалила зубы и отчаянным движением вцепилась в свою прическу, словно хотела рвать на себе волосы. Но тут она вспомнила, что задерживаться нельзя, родители могут заподозрить неладное.

— А-ах, сволочь! — прошипела она с непередаваемой яростью и, смачно сплюнув, исчезла в уборной. Бедняжке даже не удалось сорвать злобу, — нельзя было хлопать дверью.

Анна все еще стояла в передней, понурив голову, когда Дадла снова прошла мимо и плюнула в ее сторону с такой же яростью, как в первый раз.

Анна ушла в кухню. Она опустилась на табуретку около кухонного стола, положила голову на руки, закрыла глаза, чтобы не видеть и не слышать: будь что будет! До нее донесся звук шагов уходивших хозяев и шум автомобиля во дворе. Потом стало тихо.

Минут через пятнадцать в кухню ворвалась Дадла. Анна не подняла головы.

— Почему ты не отнесла письма? — закричала Дадла срывающимся голосом. — Дрянь этакая, стерва, скотина! Убила бы я тебя, потаскуха проклятая! — Барышня не скупилась на ругательства. Она хлопнула кухонной дверью так, что посуда задребезжала на полках. Наконец-то можно было вознаградить себя за сдержанность, на которую она была обречена при родителях! Дадла носилась по всем семи комнатам квартиры и хлопала дверьми так, что сыпалась штукатурка, звякали подвески на люстрах и дрожал весь дом. Анна ни разу в жизни не видела ничего подобного! Бывало, отец, озлившись, стукал ее кулаком по голове, — а рука у отца была тяжелая, — но до такого неистовства он не доходил.

Через минуту барышня Дадла снова появилась на кухне.

— Что вы со мной сделали! О господи боже мой, что вы со мной сделали! — Дадла расплакалась. — Ну просто зарезали, убили! — она ударилась лбом о посудную полку.

Анна подняла голову.

— Что вы делаете, барышня! Опомнитесь!

Дадла отошла от плиты, закатила глаза и схватилась за виски.

— Анна, ради бога, ведь этот вечер я ждала две недели, как дар божий! Вы и не знаете, как вы меня подвели. Просто убили! — Держась за голову, барышня в полном отчаянии бегала по кухне. — О господи, господи!

— Барышня, —