Шрифт:
Закладка:
Тоник бросил Анне мяч воспоминания, и она, поймав его, рассказала ему о своем родном доме. Крыша у домика была дырявой, одну из дыр залатали жестяной табличкой с рекламой фабрики суррогатного кофе: голубка с пакетиком цикорного кофе в лапках, которая, казалось, вот-вот улетит куда-то далеко, выше облаков, на небо, к ангелам и деве Марии. Анна очень любила эту голубку, в мечтах играла с ней и видела ее во сне. Тогда она не знала, чем ее так привлекает эта голубка, теперь ей стало это понятно: ей тоже хотелось улететь далеко, далеко, туда, где… ну… где я найду тебя. Отец Анны то работал каменщиком, то батрачил в богатых поместьях. Вечные заботы о корме для коровы, о том, где достать тридцать крон на проценты под заложенный дом, превратили его в пьяницу и мучителя семьи. А мать надрывалась от работы и у людей и у себя дома, носила на базар в Пелгржимов корзины грибов, черники, ежевики, малины и брусники, узелки с маслом и творогом. Кроме Анны, в семье было еще пять девочек, одна из них постоянно хворала. Младших сестер Анна таскала на спине с собой в поле, а старшие, которые уже ходили в школу, нанимались к богатым мужикам пасти гусей, снимать фрукты и собирать колосья в дни жатвы. За это они получали краюху хлеба и три геллера в час.
— Теперь мы должны отплатить за все это, — твердо сказал Тоник. — За себя и за тех, кто жил до нас.
Утром, перед школой, Тоник останавливался у новостроек, — там для него всегда находилась работа. Возчики, нещадно эксплуатируемые хозяевами, сами были не меньшими эксплуататорами: за сотню сгруженных кирпичей они получали двенадцать геллеров, а Тонику платили три. Школьник, работающий на стройке, конечно, зачастую опаздывает на уроки, его брюки и босые ноги измазаны кирпичной пылью. Учитель же, который не знает, как приятно зарабатывать и как вкусен кусок дешевой кровяной колбасы, злится, кричит, ставит этого ученика в угол и снижает ему отметку за поведение. Тоник вымещал злость на сынках богачей, которые всегда были хорошо одеты и приносили на завтрак булки с ветчиной. Из всех учителей Тоник любил только одного — за то, что тот был одинаково строг со всеми. С этим учителем у них произошел однажды смешной случай. Тоник и его друзья Лойза Пол и Эда Врана ходили колядовать, изображая трех волхвов. Под пальто они прятали бумажные короны, цветочные горшки, заменявшие кадильницы, и выпрошенные у матерей сорочки, а в карман — жженую пробку, которая была нужна, чтобы начернить лицо тому, кто будет изображать чернокожего волхва. Наряжались они в подъезде дома, где собирались петь, а потом нужно было снова приводить себя в порядок и оттирать лицо платком, смоченным слюной, потому что ходить ряженым по улице не разрешалось — гоняли полицейские.
Ребята обходили квартиры. Из одних дверей, у которых они позвонили, вдруг высунулась голова их старого учителя.
— Ах вы бездельники! — закричал он на них, совсем как в классе. — Из какой вы школы?
Ребята на секунду обомлели, потом стремглав кинулись вниз по лестнице. Никогда в жизни Тоник не удирал так стремительно. Лойза Пол поскользнулся и целый пролет съехал на спине. Внизу они пришли в себя и безудержно хохотали, радуясь, что учитель не узнал их. Сняв свои наряды, они выскочили на улицу и там долго смеялись, а потом галдели просто из озорства, чтобы позлить почтенных граждан.
Анна обеими руками подхватила мячик воспоминания.
Да, она тоже зарабатывала. Летом в пелгржимовских лесах много грибов, но надо уметь найти их. Мальчишки, когда идут по грибы, насвистывают: гриб любопытен, ему хочется знать, кто это там свистит, вот он и высунется изо мха. А девчонки не умеют свистеть, поэтому они берут грибы лаской: поцелуют найденный грибок и скажут: «Слава богу, пошли, господь бог, во сто крат больше».
Рыжики, лисички и поддубники Анна приносила домой — их клали в картофельную похлебку, — а белые грибы чистила, складывала в глиняную миску, завязывала ее в узелок и шла на базар в Пелгржимов. Когда не было грибов, она собирала ягоды, а глубокой осенью ходила в лес за хворостом. При этом надо было держать ухо востро, чтобы не попасться лесничему, потому что ни уговоры, ни плач ему нипочем, тотчас отнимет вязанку. Когда Анна с сестрой возвращались домой с большими вязанками хвороста, деревенские девчонки дразнили их: «Карр, карр, карр!» Это значило, что, мол, они украли вороньи гнезда и теперь вороны гонятся за ними.
Пасти стадо осенью тоже нелегкое дело. Пока скотина спокойно жует траву, можно греться у костра, петь и посмеиваться над мальчишками, которые важничают, щелкают бичом и прыгают через костер. Но когда скотина задурит и приходится бегать за ней по картофельным полям и жнивью, бывает, так застынешь, что рада согреть босые ноги в свежей коровьей «лепешке». Может быть, Тоник думает, что Анна не колядовала? Еще как! Старший учитель у них был хороший человек, командовал местной пожарной дружиной, держал двадцать два улья и, кроме своих пчел, ничем не интересовался, но Анне он все-таки ставил двойку за прилежание, потому что она часто пропускала уроки; отец однажды даже отсидел двенадцать часов под арестом за то, что не посылал своих детей в школу.
Тоник рассказал о голодных годах своего ученичества. Ах, как ему хотелось есть! В полдень, когда ревел заводской гудок, Тоник, как молодой звереныш, выбегал из литейного цеха и бежал в лавочку напротив. Толстая добродушная лавочница по дешевке отдавала мальчику раскрошившиеся булки. Став на колени около корзины с черствым товаром, Тоник рылся там и собирал кусочки в свой засаленный картуз.
— И где этот чертов мальчишка находит
