философы и государственные деятели не очень-то сочетаются: философы любят поговорить, государственные деятели ожидают благоразумия и хороших манер; художники — бурное племя, и только художники могли их понять. Поэтому мадам, коллекционировавшая предметы искусства и заразившаяся эстетическим духом от графа де Кайлюса, приглашала ведущих художников и знатоков Парижа на специальные ужины по вечерам в понедельник. Приходили Буше, Ла Тур, Верне, Шарден, Ванлоо, Кошен, Друэ, Робер, Удри, Натье, Суфло, Кайлюс, Бушардон, Грёз. Мармонтель был единственным допущенным философом, поскольку жил в доме мадам Жоффрен. Приветливая хозяйка не только развлекала этих гостей, но и покупала их работы, позировала для их портретов и хорошо им платила. Шарден изобразил ее в лучшем виде, как дородную и добродушную матрону в кружевном чепце.86 После смерти Ванлоо она купила две его картины за четыре тысячи ливров; она продала их русскому князю за пятьдесят тысяч ливров, а прибыль отправила вдове.87

В завершение своего гостеприимства мадам Жоффрен угощала своих друзей-женщин маленькими суперами. Но ни одна женщина не была приглашена на обеды по понедельникам, а мадемуазель де Леспинасс (возможно, как альтер эго д'Алембера) была одной из немногих, кто приходил на званые вечера по средам. Мадам была несколько собственницей, к тому же она считала, что присутствие женщин отвлекает ее львов от философии и искусства. Ее политика сегрегации казалась оправданной благодаря высокой репутации ее собраний, на которых проходили интересные и значимые дискуссии. Иностранцы в Париже добивались приглашений; возможность сказать по возвращении домой, что они посетили салон мадам Жоффрен, была отличием, уступающим разве что приему у короля. Хьюм, Уолпол и Франклин были среди ее благодарных гостей. Послы в Версале — даже лорд граф фон Кауниц — считали своим долгом появиться в знаменитом доме на улице Сент-Оноре. В 1758 году принц Кантемир, русский посол, привез с собой принцессу Анхальт-Цербстскую, которая рассказала о достижениях своей дочери; через четыре года эта дочь стала Екатериной II, и в течение многих лет после этого императрица Всероссийская вела очаровательную переписку с буржуазной салонньеркой. Красивый и блестящий швед, посещавший некоторые обеды мадам, отправился домой, чтобы стать Густавом III.

Еще более симпатичный юноша, Станислас Понятовский, был частым гостем, почти преданным мадам Жоффрен (которая иногда оплачивала его долги);88 Вскоре он стал называть ее маман, а когда стал королем Польши (1764), пригласил ее посетить Варшаву в качестве гостьи. Хотя ей было уже шестьдесят четыре года, она согласилась. По дороге она с триумфом остановилась в Вене: «Меня здесь знают лучше, — писала она, — чем в паре ярдов от моего собственного дома».89 Некоторое время в королевском дворце в Варшаве (1766) она играла в мать и давала советы королю. Письма, которые она посылала в Париж, передавались там из рук в руки, как письма Вольтера из Ферни; «те, кто не читал писем мадам Жеффрен, — писал Гримм, — не годились для того, чтобы попасть в хорошее общество».90 Когда она вернулась в Париж и возобновила свои ужины, сто знаменитостей ликовали; Пирон и Делиль написали стихи в честь ее возвращения.

Поездка была тяжелой — в карете через пол-Европы и обратно; мадам Жоффрен уже никогда не была такой бодрой и энергичной, как прежде. Она, которая однажды выразила свое неверие в жизнь после смерти,91 и свела религию к благотворительности, теперь возобновила соблюдение католических обрядов. Мармонтель описал ее особую набожность:

Чтобы быть в ладу с небесами, не выходя за рамки своего общества, она предавалась своего рода подпольной набожности. Она ходила на мессу так же тайно, как другие ходят на интриги; у нее была квартира в женском монастыре… и скамья в церкви капуцинов, с такой же тайной, как у галантных женщин того времени были свои маленькие дома для любовных утех».92

В 1776 году католическая церковь объявила о проведении юбилея, в рамках которого все, кто посетит определенные церкви в указанное время, получат послабления и индульгенции. 11 марта мадам Жоффрен посетила длинную службу в соборе Нотр-Дам. Вскоре после возвращения домой она упала в апоплексическом припадке. Философы были возмущены тем, что ее болезнь последовала за богослужением; язвительный аббат Морелле заметил: «Она собственным примером подтвердила ту максиму, которую часто повторяла: «Человек умирает только от глупости»».93 Дочь, маркиза де Ла Ферте-Имбо, взяла на себя заботу о больной матери и прогнала философов. Мадам больше не видела ни д'Алембера, ни Морелле, но распорядилась, чтобы после ее смерти пенсии, которые она им назначила, были увеличены. Она прожила еще год, парализованная и зависимая, но до конца раздавала милостыню.

2. Госпожа дю Деффан

В Европе был только один салон, который мог соперничать с салоном Жоффрена по славе и почитателям. Мы уже изучали карьеру и характер Мари де Виши-Шамрон: как в детстве она приводила в ужас монахинь и священников своим вольнодумством; как она вышла замуж за маркиза дю Деффана, оставила его и уединилась с салоном (1739 и далее), сначала на улице Боне, затем (1747) в монастыре Святого Иосифа на улице Сен-Доминик. Новое место отпугнуло всех философов, кроме одного, который раньше приходил насладиться ее вином и остроумием; д'Алембер остался, будучи наименее драчливым из этой плеяды; остальными ее приверженцами были мужчины и женщины из аристократии, которые были склонны поносить Ла Жеффрина как буржуазию. Когда маркиза ослепла в возрасте пятидесяти семи лет (1754), друзья по-прежнему приходили на ее ужины; но в остальное время она чувствовала одиночество с нарастающим унынием, пока не уговорила племянницу остаться с ней и служить помощницей хозяйки на званых вечерах.

Жюли де Леспинасс была незаконнорожденной дочерью графини д'Альбон и Гаспара де Виши, брата госпожи дю Деффан. Графиня признала ее, воспитала вместе с другими своими детьми, дала ей исключительно хорошее образование и пыталась узаконить ее, но одна из дочерей возражала, и это так и не было сделано. В 1739 году эта сводная сестра вышла замуж за Гаспара де Виши и переехала жить к нему в замок Шамронд в Бургундии. В 1748 году графиня умерла, оставив Жюли, которой тогда было шестнадцать лет, ренту в триста ливров. Мадам де Виши забрала Жюли в Шамронд, но обращалась с ней как с незаконнорожденной сиротой, которая служила гувернанткой для детей. Когда госпожа дю Деффан посетила Шамрон, она была поражена прекрасным умом и манерами госпожи де Леспинасс; она завоевала доверие девушки и узнала, что та настолько