по которым уже имеется материал, показывает, что существует фундаментальное различие в том, как общества входят в периоды кризиса и выходят из них. Если вход похож на узкую долину, то результаты раскидываются веером возможных путей очень разной «серьезности». Наша исследовательская группа попробовала формализовать этот параметр, используя различные индикаторы негативных последствий (всего двенадцать)239. Скажем, один набор охватывает демографические последствия: сократилась ли общая численность населения в результате потрясений? Случилась ли крупная эпидемия? Мы установили, что сокращение населения происходит довольно часто – около половины выходов из кризиса ознаменовались потерями населения, а в тридцати процентах случаев вспыхивала крупная эпидемия.

Другие индикаторы отражают последствия для элит. Почти в двух третях случаев кризис заканчивался массовой нисходящей мобильностью, переходом из рядов элиты в «простолюдины». В одной шестой случаев целью становились элитные группы. Вероятность убийства правителя составила 40 процентов (плохая новость для элиты). Еще более плохая новость, уже для всех, гласит, что 75 процентов кризисов заканчивалось революциями или гражданскими войнами (или тем и другим вместе), а в одной пятой случаев череда гражданских войн растягивалась на доброе столетие или дольше. Шестьдесят процентов случаев заканчивалось гибелью государства – его завоевывали или оно просто распалось.

Общий вывод мрачен. В нашей базе очень мало случаев, когда обществам удавалось преодолевать кризисы без серьезных последствий или с небольшими потрясениями. В большинстве случаев несколько бедствий накладывалось друг на друга, и некоторым обществам довелось столкнуться с поистине тяжкими последствиями. Например, Франция при династии Валуа познала девять из двенадцати серьезных последствий в ходе религиозных войн шестнадцатого столетия: королей и герцогов убивали, элиту неоднократно истребляли (в той же Варфоломеевской ночи); по разным оценкам, три миллиона человек погибли от насилия, голода или болезней за эту гражданскую войну. Другие тяжелые случаи – падение династий Тан и Сун в Китае, распад империи Сасанидов и кризис шестого века в Восточной Римской империи[72].

Однако в исторических хрониках встречается и несколько примеров обществ, которым удалось пройти через кризисы относительно невредимыми. Насилие было минимальным; суверенитет сохранялся; существенных территориальных потерь удавалось избегать; большинство социальных структур и институтов уцелело, пострадали разве что отдельные институциональные или политические реформы. Каким-то образом этим обществам удалось «сгладить кривую» нарастающих беспорядков и сектантского насилия, поразившего столько государств. Как именно эти общества сумели предотвратить по-настоящему катастрофические последствия?

Давайте сосредоточимся на последней волне распада государственности, на эпохе революций, глобальной по своим масштабам. В частности, вторая половина этой эпохи, приблизительно с 1830 по 1870 год, стала чрезвычайно бурным периодом в мировой истории. Почти все крупные государства пережили революции или гражданские войны (или то и другое вместе), в том числе Соединенные Штаты Америки и Китай (как мы видели в главе 1).

Европу сотрясла вереница революций 1848 года. На долю Франции и подавно выпало три революции подряд: в 1830, 1848 и 1871 годах. В Японии режим Токугава пал в 1867 году. При этом было два исключения: Британская и Российская империи. Обе вошли в революционную ситуацию, но сумели справиться, осуществив правильные реформы. До сих пор моя книга была заполнена «мрачной наукой» о распадающихся обществах и крахе государственности. Пришло время взглянуть на более светлую сторону дел.

Англия: чартистский период (1819–1867 гг.)

После окончания кризиса семнадцатого столетия (1642–1692 гг. – гражданская война и Славная революция[73]) Англия существенно расширила свою заморскую империю, несмотря на потерю американских колоний. Численность населения Британских островов тоже выросла вследствие высокой рождаемости и постепенно снижавшейся смертности. По большей части прирост населения пришелся на промышленные города (Лондон, Манчестер и пр.), которые превратились в перенаселенные хабы, где людские толпы страдали от недоедания и болезней. Городские рабочие трудились почти сутки напролет за низкую зарплату, а меры безопасности на производстве были минимальными. Избыток рабочей силы начал сказываться на уровне реальной заработной платы после 1750 года. Обнищание масс обернулось снижением среднего роста британцев (напомню, что это ключевой физический показатель общего благосостояния). В 1819 году массовые демонстрации в Манчестере под лозунгами полного избирательного права для мужчин и улучшения условий труда были жестоко разогнаны властями. Пятнадцать человек погибли, сотни получили ранения и увечья, когда на сборище в шестьдесят тысяч человек ринулась кавалерия с саблями наголо. Бойня в Питерлоо, как стали позднее называть эту расправу, потрясла нацию.

В те же годы индустриализация, пионером которой выступала Великобритания, стремительно набирала обороты и спровоцировала беспрецедентно длительный период бурного экономического роста. «Насос богатства» начал производить новую экономическую элиту. Другим явным признаком перепроизводства элиты был прием в университеты: количество поступающих неуклонно снижалось от пика накануне гражданской войны, но снова стало расти после 1750 года. Внутри элиты развернулись жаркие споры по поводу того, как надежнее справиться с беспорядками. В 1831 году эти споры вылились в роспуск британского парламента и новые выборы всего через год после предыдущих; победа досталась реформаторам, но в целом это мало что значило.

Можно проследить нарастание нестабильности по количеству арестов и смертей на публичных собраниях в Великобритании. В 1758 году таких арестов было всего три, но за последующие десятилетия их число заметно увеличилось и достигло пика (1800 арестов) в 1830 году. Что касается смертей, пик их числа пришелся на 1831 год, когда погибли пятьдесят два человека. Великобритания явно вошла в революционную ситуацию. Волнения продолжались до 1867 года, когда избирательное право наконец распространили на всех граждан мужского пола. До того случилось еще несколько городских беспорядков и крупных демонстраций, был принят ряд законов о труде и намечены реформы, призванные улучшить условия жизни городской рабочей бедноты. Этот период называют чартистским – в честь Народной хартии 1838 года, официально оформленного призыва к протестам и реформам.

Середина девятнадцатого столетия – это, несомненно, пора стресса и треволнений для Великобритании. Исследователи-историки в целом согласны с тем, «что эти десятилетия содержали революционный потенциал… а страна была как никогда после семнадцатого века близка к революции». Тем не менее крупной гражданской войны или открытого восстания удалось избежать, а масштабы политического насилия были куда скромнее, чем в других европейских странах (или в самой Англии ранее – в английскую эпоху раздора 1642–1692 годов). Чем же объясняется столь счастливый исход?

Отчасти причина в том, что страна извлекала немалую выгоду из ресурсов, предоставляемых обширной империей. Миллионы простолюдинов эмигрировали с Британских островов в чартистский период, направляясь прежде всего в такие заокеанские владения Великобритании, как Канада, Австралия и (уже независимые) Соединенные Штаты Америки. К эмиграции во многом подталкивало то демографическое и экономическое давление, с которым сталкивалась значительная доля населения. Вдобавок государство поощряло эмиграцию: все ограничения на выезд сняли в 1820-х годах, более того, тем, кто желал переселиться