только дура, но и распутная женщина, — заявила хозяйка.

— Стоп, голубушка. Давай, прекращай самобичевание, толком скажи — ты дура, либо распутная женщина? Определись.

В принципе, распутные женщины тоже бывают дурами, но не упомню, чтобы признавались вслух.

— И то, и другое. Ведь не хотела так быстро за Литтенбранта замуж выходить, думала еще месяца три поволокитить, а взяла, и дала согласие. Дала, да в этот же вечер, с тобой в постель улеглась. Так кто я после этого?

Подумаешь, дала. Ему слово дала, а мне… Мне просто дала. Только бы вслух такую пошлость не брякнуть.

— Наташа, ты просто красивая и молодая женщина, соскучившаяся по мужской ласке, — попытался успокоить я женщину. В который раз я ей эти слова говорю? Ничего, повторю еще раз. — Все-таки, природу не обмануть. Прости за нехорошее сравнение — за семь лет желание накопилось, а теперь оно все вылезло. Если бы ты семь лет вела э-э… супружеский образ жизни, ничего бы не было. Чисто формально ты никого не предала, не изменила. Клятвы верности не давала.

— Ох, Ваня, глупости ты говоришь, — вздохнула Наталья, прижимаясь к моей груди. — Если я замуж пообещала выйти, какие еще клятвы нужны?

— Кстати, ты и на самом деле позже хотела согласие дать. Что вдруг нашло? — поинтересовался я.

— Понимаешь, Петр Генрихович так красиво о школе рассказывал, а еще он решил, что уроки истории и географии сам будет вести, без жалованья. Дескать — глобус теперь есть, а рассказать о мире сумеет. И что-то такое на меня нашло — думаю, вот я тут, в довольстве, а человек старается, пользу приносит. Решила, что надо с ним рядом быть, помогать.

Интересно, какие книги читала Наталья Никифоровна, кроме любовных романов? Не исключено, что и Тургенева с Чернышевским. Или еще что-то. Начиталась небось, о необходимости любого образованного человека приносить пользу обществу. Но от красивой женщины польза в самом факте ее существования. Красивые женщины жизнь украшают. Какая еще польза нужна?

— Что ж, дело хорошее, — одобрил я. — Тебе тоже можно в школе что-то преподавать.

— Вань, что я преподавать-то стану? — удивилась Наталья Никифоровна. — Меня саму русскому языку с арифметикой маменька учила, а французскому — пленный француз. Я же тебе говорила, что на гувернеров денег не было.

— Меня же ты учишь, я даже книги на иностранном языке читать научился.

— Так то, тебя, — усмехнулась женщина. — А крестьянским детям французский язык зачем? Французов они ни в жизнь не увидят, а между собой разговаривать по-русски сподручнее.

— Проводи не уроки, а часы внеклассного чтения, — посоветовал я. — Поговори с учителем, решите — что он на уроках станет давать, а что ты. Если дети Пушкина с Лермонтовым получше узнают, да Тургенева с Толстым, чем плохо? Или! — пришла мне в голову блестящая мысль. — Почему бы тебе при школе не организовать библиотеку? И сама будешь при деле, и людям польза — не только детишкам, но и взрослым. Станешь книги выдавать, и о книгах рассказывать.

— Иван, так чтобы библиотека была, книги нужны, — хмыкнула Наталья.

— Милая, сразу ничего не бывает, — наставительно сказал я. — Все начинается с начала. Возьмешь что-нибудь из библиотеки мужа, пару своих книг добавишь. Наверняка у Петра Генриховича что-то есть. Я по книжным лавкам пробегусь, прикуплю что-нибудь. Вот оно, и начало положено. Еще могу папеньке написать — может, из Новгорода что-то пришлет? А там, глядишь, соберется настоящая библиотека. И лучше на руки книги не выдавать, пусть в зале читают.

— Ваня, ведь и на самом деле может что-то толковое получится, — задумчиво сказала хозяйка. — А теперь спать иди.

Кивнула в сторону выхода, потом попыталась подтолкнуть, а одеяло сползло, обнажая грудь… Красивая, кстати. Ну да, я ведь уже об этом говорил.

— Вань, ты же говорил, что день завтра трудный? И нельзя так много! Ах ты негодник…

Очень даже я годник. И дни у меня всегда трудные. А про много — выйдешь замуж за Петра Генриховича, отдохнешь.

Анастасия Тихоновна на допросе вела себя сдержанно и с достоинством. Этакое оскорбленное создание, не ропщущее на судьбу, понимающее, что истина восторжествует и ее все равно отпустят. Говорила, что законы не нарушала, жильцов прописывала аккуратно, в управление полиции с паспортами сама обращалась. Про чемоданы, найденные в амбаре, ничего не знает — не ее владения, а супруга и работника. Ни про убийство чиновника, ни про чемодан с акциями сказать ничего не может. Если в Учетную книгу не вписан — не останавливался такой чиновник, или — за кого он себя выдавал? Высокий, черноволосый с проседью? Нет, не упомнит такого. Фотографическую карточку бы посмотреть — ответила бы точно. Но все может быть — если и прибывает кто с фальшивым паспортом, так да, виновата, судите. Не умеет малограмотная женщина отличить подделку от настоящего документа.

А то, что брат говорит — просто поклеп. Илья, он с детства такой был, всегда на нее родителям напраслину возводил, потому что она умнее. И потом, во взрослой жизни — она-то замуж сумела удачно выйти, а овдовев, взяла все хозяйство в руки. И братца она в канцелярию господина исправника пристроила, еще прежнего, что до Василия Яковлевича был. Ну да, бог ему судья, Илье, сам потом пожалеет. На мужа наговаривать ничего не станет, потому что не знает. Если Николай в чем виноват, то господин следователь разберется.

Крепкий орешек.

Зато ее муж, Николай Кошелев, в преступлении признался сразу. Глупо не признаваться, если все улики против него.

Об убийстве отставного статского советника поведал просто. Мол — извозчик знакомый, из «вольных», клиента привез, сказал, что гусь жирный, в бегах, и за деньгами не постоит.

Богатенький, да в бегах, а еще и дурак, каких мало. Попросил помочь с паспортом, пообещав за него пятьсот рублей. Фальшивый паспорт, даже если его брать у шурина, с подписью господина исправника, не больше двадцати рублей стоит. То, что подпись поддельная — ничего страшного. Илюха столько раз за господина исправника расписывался, что никто не отличит его подпись от настоящей. Как же такого не ограбить? Грех это, мимо дурака пройти. А убить — так еще проще, жалобу писать не станет.

Денег у отставного чиновника при себе немерено, да и чемоданчик любопытный, с гербом. Поспрошал у умных людей — что за «Экспедиция