чай, а заодно пытающиеся втюхать пассажирам абсолютно ненужные сувениры, вроде брелоков, магнитиков, календариков, а еще и пресловутые подстаканник. Увы, в последние годы массивные подстаканники сменились на легкие, из какого-то современного сплава.

Напившись чая, тетушка посмотрела на Лену.

— Дорогая, ты не забыла, что Иван Александрович пришел не только для того, чтобы попить чаю, но и получить урок латинского языка?

Эх, лучше бы забыла! Мне эта латынь…

Мы перешли за стол, за которым кареглазая гимназистка готовилась к урокам.

— Может, оставим урок до лучших времен? — робко предложил я, а потом решил повторить эту же фразу по латыни: — Ad meliora tempora?

— Нет, уважаемый Иван Александрович, — лучезарно улыбнулась Леночка. — Сами же мне плату назначили — два рубля за урок, как мне сказали — очень щедрую, да еще и аванс выплатили. Будем трудиться. А для начала, исправьте свою ошибку в этой фразе.

— Какую ошибку?

— Как вы произнесли слово время?

— Temporá

— А как правильно?

И что не так? А, точно. В латинском языке ударение не ставится на последний слог!

Принимаясь меня учить, Леночка совершенно преображалась и я видел перед собой не любимую девушку (виноват, барышню), а строгую, но очень милую Елену Георгиевну. Определенно, это у них с теткой семейное.

— Иван, для начала займемся повторением, — начала урок Елена. — Сколько времен в латинском языке?

Робко, словно шестиклассник, не выучивший домашнее задание (а когда мне учить-то было?), принялся вспоминать:

— В латинском языке шесть времен. Настоящее — praesens, когда действие происходит в момент речи. Например: Аmbulo, что означает — я хожу. Имеется прошедшее несовершенное время — imperfectum, когда действие происходило в прошлом. Например: Аmbulabam, что означает — я шел пешком.

— Иван, Ваня, ты молодец, я очень рада, что у тебя начало получаться, но ты кое-что забыл, говоря о прошедшем несовершенном времени.

— Что я забыл?

— Забыл сказать, что действие происходило в прошлом, в течение определенного времени. Наш латинист всегда на это обращал внимание.

Определенно, погорячился, предложив Лене стать моим репетитором. И как у нее терпения хватает заниматься с таким бестолковым учеником?

Часов в девять тетушка дала понять, что уроки пора заканчивать, а детям — то есть, нам с Леночкой, пора спать.

Когда пришел домой, едва не столкнулся с Литтенбрантом. Петр Генрихович бросился меня обнимать, а у меня сразу же закрались нехорошие подозрения. Может — он и моя хозяйка, это самое…?

— Иван Александрович, я самый счастливый человек на свете! — заявил аглицкий джентльмен из русской глубинки.

— Неужели Наталья Никифоровна согласилась стать вашей невестой? — спросил я, стараясь, чтобы голос прозвучал не очень грустно. Печально, конечно, но что поделать? Я этого ждал, хотя и надеялся, что удастся потянуть время. Не удалось. Может, все к лучшему? По крайней мере, угрызения совести не станут мучить.

— Нет, мы решили, что обручаться не станем — не дети, чай, оба женаты были. Решили, что обвенчаемся перед Рождеством. А родственникам Наталья Никифоровна просто напишет, пригласит их на свадьбу. Я только с батюшкой договорюсь.

— А перед Рождеством венчают? — недоверчиво протянул я, прикидывая, что раньше свадьбы справлялись по осени. Или это крестьяне играли свадьбы осенью?

— Обвенчают, — бодро махнул рукой Петр Генрихович. — Я сейчас домой еду, начну к свадьбе приготовления делать.

— А что там еще моя хозяйка собиралась — ваш дом смотреть, еще что-то?

— Сказала, что какой дом у мужа будет, такой и будет. Вместе потом станем все делать. И этот дом она потом продаст, как в Нелазском устроится.

— Не знаю, положено ли сейчас поздравлять, но искренне рад за вас, — пожал я руку коллеге.

Наверное, я и на самом деле был рад. И радость перемешивалась с некоторой неловкостью. Все равно, что общаешься с мужем своей любовницы, а он, бедолага, не подозревает о ее измене. У меня такое в жизни было один раз (до встречи с Ленкой), с тех пор зарекся иметь дело с женщинами, с чьими мужьями знаком.

Я собрался войти в дом, но Петр Генрихович остановил.

— Иван Александрович, у меня к вам просьба, — смущенно сказал он. — Вы мне не одолжите денег? Рублей сто, можно сто пятьдесят, а лучше двести. Свадьба, сами понимаете, венчание, куча расходов, а у меня все деньги на школу ушли.

И что, этому голодранцу отдавать свою женщину? Все Натальино приданое, о котором она мне как-то хвалилась, на содержание семьи уйдет, а он свое жалованье в школу вкладывать? Образование должно государство финансировать, а не земства и не «строители». А хороших женщин следует отдавать в хорошие руки.

Впрочем, не в деньгах счастье. По крайней мере, мясом джентльмен обеспечит. Наловчится моя Наталья и зайцев щипать и с уток шкуру снимать.

Вообще, деньги в долг давать не люблю, равно как и сам не беру. Есть люди, которые отдавать не спешат, а иной раз и вообще свои долги прощают. Не скажу, что часто и на много влетал, но есть приятель, замыливший три косаря, второй, «позабывший» вернуть две тысячи. Немного, конечно, но все равно неприятно. Дам Петру Генриховичу, а он возьмет, да и не отдаст. Скажу, что лишних денег у меня нет.

Но вместо этого спросил:

— Хватит вам двух сотен? У меня три есть, могу дать.

— Три — это много, — рассудительно сказал Литтенбрант. — Возьмешь больше, больше и отдавать придется. Две сотни я как-нибудь и отдам, а три посложнее будет. Если на слово мне не верите, расписку вам напишу. Только, отдам не сразу, а постепенно. В следующем году моя морока со школой закончится, с деньгами полегче будет. Стану вам по двадцать рублей в месяц возвращать.

Придется идти за деньгами. Обидно будет, если Петр Генрихович долг не вернет, но что поделать? Расписку брать не стану, переживу. Все-таки, не каждый день любовниц замуж приходится выдавать.

Глава двадцать вторая

Приносить пользу людям

Наталья, придерживая одеяло на груди, приподнялась на локте и спросила:

— Ваня, а я дура?

— Почему сразу дура? — удивился я.

Моя любовница до сих пор меня стесняется. Ладно, что соглашается снимать ночную рубашку, но вначале сопротивлялась. В бане, правда, где мы с ней парились несколько раз, стеснение пропадало. Но там баня, и все мои поползновения пресекались на корню.

— Я не